Казанова в Петербурге

Кавалер задумался. Какое обилие чистой и вкусной воды, и до чего же противную воду он пил, добираясь до Петербурга! Московиты не догадываются, что наряду с лесом и мехами могли бы торговать водой. Говорят, Нева вытекает из огромного озера, бездонной каменной чаши, иссеченной рукой божества, так что у местных жителей огромное богатство в запасе. Невская вода — клад для будущих поколений, неиссякаемый и неуничтожимый, ибо трудно представить, что могло бы испортить ее. Он был невысокого мнения об уме московитов, но вполне допускал, что в будущем они могут стать народом достаточно цивилизованным, и, уж конечно, не допустят никакой порчи своего сокровища.

Особняк Демидова, крайний в линии, отделял от Галерной верфи канал; таким образом, дом с двух сторон омывала вода. Лодка пристала к весьма нарядному причалу, и кавалер спрыгнул на берег; тонкие подошвы его щегольских башмаков погрузились в сырой песок. Белесая девчонка с грязными босыми ногами, пришедшая за водой, испугалась было громадного, раззолоченного, похожего на мавра барина, но потом, вразумленная гайдуком, согласилась довести знатного иностранца до входа в господский дом, для чего следовало обогнуть его и зайти с тыла.

Герцог Карл встретил гостя весьма странно: попросил говорить вполголоса и то и дело оглядывался.

— Видите ли, милейший Казанова, я тут на птичьих правах, — сообщил он. — Скандал с этим Баумбахом так некстати. Надеюсь, вы никому не говорили, что обобравший его Кревкер прибыл в Петербург с рекомендательным письмом от меня? Подумать только, каков обманщик! Как он ловко обвел меня.

Отвесив изысканный поклон, кавалер заверил Его Высочество в своей скромности. То, что Кревкер — шулер и плут, видно было с первого взгляда, и вряд ли герцог Карл, завзятый картежник, не догадывался об этом. Кавалера более интересовало другое, а именно, не поможет ли ему герцог представиться ко двору, но тот испуганно замахал руками: он в Петербурге на несколько дней и собирается как можно скорее вернуться в Ригу. Судя по всему, герцог был не на шутку перепуган опасностью, угрожавшей его репутации. Почувствовав, что этот титулованный кутила тяготится визитом, кавалер хотел откланяться, однако герцог предложил ему повидать «мадам» — так он называл свою содержанку. Кавалер покорился против воли: герцог продолжал подыскивать мужа для своей «мадам» и упорно не оставлял надежды видеть в этой роли кавалера.

Едва приведя гостя к любовнице, герцог бесцеремонно удалился. Кавалера всегда привлекали актрисы и содержанки, но эта, в прошлом особа добродетельная и мечтавшая снова ею стать, настолько утомила его своими жалобами и намеками на хорошее приданое, что он не знал, как и уйти.

Садясь в лодку, он велел гайдуку сказать гребцам, чтобы возле моста его высадили на берег: он больше не собирался искушать судьбу, пробираясь между баркасами. «Курляндский варвар!» — пренебрежительно назвал он про себя герцога. Впрочем, получать щелчки от сиятельных особ ему было не впервой. Эти люди не хотели признавать его своим. Чувствуя это, он представлялся им обычно как Джакомом Казанова, венецианец, благоразумно забывая про самозваное дворянство; звание «кавалер де Сенгальт» годилось только при общении с простонародьем.

СОПЕРНИК

Более всего в жизни кавалер ценил — после чувственных удовольствий и хорошего стола, разумеется — беседу с людьми просвещенными. В Российском государстве встретить таковых ему не удалось. Слывшие образованными знатные особы много разглагольствовали на дурном французском языке о французской литературе, разумея под нею произведения одного лишь г-на Вольтера. Оказывается, знаменитый писатель посвятил императрице Екатерине свое сочинение «Философия истории». Три тысячи экземпляров, срочно отпечатанные, были распроданы за неделю, и каждый читавший по-французски только и говорил о Вольтере. Кавалер язвительно заметил по этому поводу:

— Не стоит вступать в спор с человеком, прочитавшим за всю жизнь лишь одну книгу.

Утратив надежду на протекцию герцога Карла, он начал потихоньку готовиться к отъезду. Скандал в связи с Баумбахом еще не затих, и он предпочитал отсиживаться дома, часто разговаривая с г-ном Ринальди, вернее, произнося перед ним монологи, потому что именно так понимал кавалер беседу. Однажды, восхищенный своим переводом нескольких строк «Илиады», он позвал архитектора послушать отрывок. Выдворив Заиру в смежную комнату, они занялись литературой. Дитя кулис, кавалер декламировал отменно: он был прирожденным актером.

В разгар декламации внимание Ринальди привлекли доносившиеся из соседней комнаты голоса: Заира по-русски беседовала с Акиндином, гайдуком кавалера.

— Милушка ты моя… — долетел до ушей архитектора тихий мужской голос. — Только из-за тебя здесь и сижу…

Старый архитектор насторожился, однако завывания кавалера над трупом Патрокла помешали ему расслышать окончание фразы. Из отрывочно доносившихся до него слов он наконец понял, что Акиндин уговаривал Заиру бежать.

— Велика Россия-матушка, — говорил он. — Глянь, Сибирь какова! И куда ни пойдешь, везде русские люди живут.