Казанова в Петербурге

Путешествие в Петербург было отложено на две недели. Захватив с собой польскую красавицу, кавалер отправился в инспекционную поездку на рудники, где очень приятно провел время, отнюдь не утруждая себя делом, в котором ничего не смыслил. По возвращении он представил герцогу свои экономические соображения, предложил прорыть канал и осушить долины; высоко оценив проделанную работу, Бирон пожаловал ему четыреста талеров, карету и рекомендательное письмо в Ригу к молодому герцогу Карлу Курляндскому.

Эта удача ничуть не удивила кавалера. Он привык к бесчисленным взлетам и падениям и относился к ним с философским спокойствием, предпочитая вкушать от всех удовольствий при удачах и не слишком огорчаться, лицезрея зад Фортуны. Удобно разместившись в карете Бирона, по дороге в Ригу он дочитал трактат Гельвеция.

РИГА

У Карла Курляндского кавалер де Сенгальт замешкался. Весь в долгах и отчаянный картежник, принц пришелся ему по душе. Тут шла настоящая игра; к тому же кавалер встретил давних знакомцев — итальянских актеров, и юная падчерица одного танцовщика доставила ему несколько незабываемо приятных мгновений. Поездку в Петербург, где его никто не ждал, он решил отложить до весны, но получилось так, что всем его новым знакомцам пришлось срочно покинуть Ригу из-за настойчивости заимодавцев, и он остался в одиночестве, к тому же без талеров, которые успел спустить. Осталась карета, и при ней Риго. Он решил продолжить путешествие.

Его француз как-то раз докладывал, что встретил на улице иуду Ганса, долго совестил его, но раскаяния не дождался. Сбежавший лакей служил подавальщиком в таверне. Перед Рождеством Риго сказал, что Ганса прогнали, он впал в нищету, просит милостыню на рижском рынке, говорит, что шкатулку хозяина у него украли, потому-де он сбежал и хочет вернуться. Ганс Ламберт был представительный малый, в отличие от щуплого француза, и кавалер снисходительно кивнул: украденное могло быть зачтено в счет невыплаченного жалования.

— Мерзавец! — с чувством обратился он к вернувшемуся лакею. — Не стыдно тебе воровать?

— Каков хозяин, таков и слуга, — хмуро буркнул наглец и, взвалив на плечи сундук, понес его к карете.

Кавалер схватил трость, чтобы проучить негодяя, но задумался.

— А ведь наглец прав, — наконец заметил он, вспомнив кое-какие свои грешки и посмеиваясь.

Кавалер де Сенгальт покидал Ригу в хорошем настроении. Утонув в мехах, прикрыв ноги периной — рождественские морозы стояли нешуточные, — он бросил прощальный взгляд на рижские колокольни, вздохнул: «Ванитас ванитатис! (Суета сует!)» — и потянулся за томиком с золотым обрезом, на этот раз не за Гельвецием и даже не за Вольтером, возлюбленным врагом своим, но за божественным Горацием.

ПЕТЕРБУРГ

Окрестности Петербурга представляли собой унылые белые равнины.

— Однако! — удивился кавалер, высовывая из кареты на крепкий морозец свой большой римский нос. — Ни одного пригорка. Плоско, как блюдо.

Болото, — подал голос с запяток Ганс. — Ихний царь Петр построился на болоте. Верно, лягушек тьма. Слышишь, Риго? — ухмыльнулся он.

Они подъезжали к новопостроенной столице России в сочельник. Давно стемнело, если, впрочем, можно было назвать днем краткие сумерки, мглистый воздух, дрожавший ледяными искрами. Они ехали то вдоль каких-то хибарок, заваленных снегом, то снова по чистому полю. Тьма становилась все гуще, мороз крепче, а города было не видать. Начав беспокоиться, возница хлестнул притомленных лошадей. Откуда-то издалека донесся вой — собака, волк? Лошади рванули, понеслись. На всякий случай кавалер приготовил пистолеты. Завидев одинокую фигуру, бредущую по обочине, возница придержал лошадей и отчаянно замахал рукой:

— В какую сторону Петербург?

— Эва! — откликнулся сиплый голос. — Ты по Невской першпективе едешь. Вон мост через Фонтанку.

Прохожий не солгал: сразу за мостом начался город. Они пронеслись мимо темной громады какого-то особняка и по накатанной колее помчались вдоль выстроившихся в линию небольших одноэтажных домиков, в окнах которых кое-где мерцал слабый свет.

«Гм! — подумал кавалер. — Ничего похожего на Европу».

— Пусть везет в лучшую гостиницу, — распорядился он. Ганс передал приказ вознице, действуя с помощью гримас и маловразумительных слов «отель карашо».

— Сейчас на Луговую свернем и к Неве, а там есть и постоялые дворы, — пообещал возница, обрадованный окончанием дороги не меньше путешественников.

«ЗОЛОТОЙ ЯКОРЬ»

Кавалер полагал, что в Петербурге все давно спали, однако было не более восьми вечера. Ярко освещенная гостиница «Золотой якорь» была изрядно натоплена, а воздух ее напоен ароматом тушеной капусты и свежей хвои: тут готовились к Рождеству. Сбрасывая заиндевевшую одежду, путешественник воспрянул духом. Хозяин приятно удивил их, поприветствовав гостей по-немецки. Это был толстый, круглолицый человечек с лукавым взглядом, вмиг оценивший достоинство новоприбывшего постояльца.

— Анхен, — велел он толстухе-жене, — лучший номер для его светлости с окнами на Неву.