Казанова Великолепный

«Мой секретер был открыт, все бумаги лежали на столе, за которым я писал…»

Сбиры немедля конфисковали все его рукописи и книги. И «Ключ Соломонов», и «Привратника картезианцев» (непристойную книжицу), а также Ариосто, Горация и Плутарха.

Никаких объяснений, никакого суда. Приказ — заключить в тюрьму Пьомби.

Сегодня мы знаем, что Казу уже приговорили к пяти годам тюремного заключения за атеизм. Ему самому об этом ничего не известно.

Можно подумать, жизнь его разбита. Как раз наоборот. Пребывание в темнице, внутренний протест, побег — все это только обострит его любовь к приключениям и к свободе.

Пути Провидения неисповедимы. И вот доказательство: Господь хранит своего любимого атеиста.

Каза просидел в Пьомби с конца июля 1755 года по 1 ноября 1756-го. Больше пятнадцати месяцев. Пять сезонов в аду. Это тяжкое испытание, как физическое, так и моральное. Вначале, пишет он, «я выделял очень много жидкости». Когда впервые была опубликована история его побега, точность описания шокировала читательниц в Праге, но таков уж он, Казанова, у него есть тело, оно ему совсем не безразлично, он наблюдает за ним, прослушивает его. Точно так же он приметлив к подробностям, когда дело касается мест, где он находится. Куда выходит его камера, ее размеры, что в ней из какого, более или менее податливого, материала сделано — ни одна мелочь не ускользает от его внимания. Вообще в подготовке своего побега он проявит себя отменным мастеровым.

Вокруг снуют крысы, заедают блохи. Первая физическая реакция Казы, запертого в темнице, без хлеба и воды, — восемь часов подряд простоять неподвижно, привалившись к маленькому слуховому оконцу. Крыша тюрьмы свинцовая, поэтому в камерах летом невыносимая жара, а зимой ледяной холод. Надо держаться, это ясно, но как? С помощью мысли. Первая констатация: «Уверен, что большинство людей умирают, так и не научившись думать».

Все, что он рассказывает, — чистая правда: у нас есть счета тюремщика с расходами на питание узника. Каза говорит, что не может выпрямиться: его рост метр восемьдесят семь. Красавец с очень смуглой кожей, «африканец» — говорит о нем де Линь («Мой милый брюнет» — называла его М.М.).

«Я понял, что человек, который заперт в одиночке и лишен возможности чем-нибудь себя занять почти в полной темноте, где только раз в день он видит того, кто приносит ему еду, где он не может ни ходить, ни выпрямиться во весь рост, — самый несчастный из смертных. Если он верит в ад, он желает оказаться в аду, просто чтобы рядом были другие. Я дошел до того, что жаждал, чтобы ко мне подсадили убийцу, безумца, вонючего больного, медведя. В Пьомби впадаешь в отчаяние от одиночества; но чтобы это понять, надо все испытать на своей шкуре. Если узник — литератор, дайте ему бумагу и письменные принадлежности, и он на девять десятых станет менее несчастным».

Каза требует, чтобы ему дали книги. Ему приносят «Мистический град Божий» сестры Марии Агредской (будет знать, как спать с монахинями!) и книгу о Сердце Иисусовом какого-то иезуита. С такого рода обдуманным юмором позднее можно было бы предложить узнику ГУЛАГа поразмышлять над ленинским «Материализмом и эмпириокритицизмом» (а если бы Казанова был посажен в тюрьму в наши дни, черный юмор состоял бы в том, чтобы заставить его в целях перевоспитания углубленно изучать полное собрание сочинений Пьера Бурдьё[25]).