Казейник Анкенвоя

- Завтра к Ростову меня отведешь, - предупредил я Викторию, когда она медленно раздвинула полные свои ноги, и покинул бордель.

Кают-компания в мое отсутствие умножилась дежурным, судя по черной повязке с желтой буквой «С» на рукаве, офицером Перцем, который только что закончил доклад непосредственному начальству о ЧП в расположении славянской роты. Начальство протирало кулаками выступившие от смеха слезы. Даже Герман ухмылялся.

- Ой, не могу! - всхлипывал Могила. - И, значит, Лавр этой сучке при всей честной компании сапогом по яйцам заехал? И крепко заехал?

Перец мял в руках форменный картуз, не понимая, отчего его донесение вызвало такое бурную реакцию за столом. «Удалась Вьюну постановка, - решил я, присев на ящик и доедая картофельный шашлык. - Реабилитировал себя Лаврентий в глазах уголовника. Хорошо. Теперь Могила отцепится от штык-юнкера».

- Многое пропустили, ваше преосвященство! – альбинос хлопнул меня по плечу.

- Знаю. Герман, тебя Виктория зовет.

- Зачем зовет?

- Платье застегнуть.

- Как хочет, - Глухих надернул майку на проступившее волосатое чрево, и поплелся в соседний отсек.

- Молоток Лаврентий? - альбинос налил мне в пиалу из чайничка татарской сивухи. - Мне-то лапшу навешали, типа служка не служка у тебя, а конь со стальными яйцами.

Перец, убедившись, что командование довольно, устроился за столом и приналег на закуски.

- Ты бы, Могила, держал свои столярные инструменты подальше от моего подразделения, - отозвался я мрачно. - Еще одна такая выходка, я этого голубя от церкви к чертовой матери отлучу.

- Не серчай, кардинал. За баловство накажем. Дюжину пива штык-юнкеру вне очереди, - все еще веселился Могила, когда в трюм зашла виновница его торжества.

- Звали, батюшка?

- Подойди.

Вьюн подошла к столу, волоча за собою мокрый шлейф дождевика, стянула с головы капюшон, и во взгляде ее прочел я торжество самодеятельности над немецкой системой Бертольда Брехта.

- Дерзко смотришь, послушница. На колени. Глаза долу держать. Что там за история у тебя со штык-юнкером?

Опустилась на колени. Засопела. Зарумянилась. Уставилась в грязные половицы.

- На ночь пятнадцать раз «Отче наш» и «Символ веры». И вериги надеть.

- Уже исполнила, - скромно держала ответ послушница, распахнув слегка ворот плащ-палатки и предъявивши велосипедную цепь на шее. - Отпусти, батюшка, грех мой.

- Суров ты с ней, - альбинос подтолкнул Вьюну свободный ящик. - Сядь. Отпустим. Поклюй пока с нами, ворона. Дозволишь, святой отец?

- Преломи, - согласился я великодушно.

Анечка подтянула к себе ближайшую тарелку с картофелем, открытую банку с консервированными сосисками, перекрестилась, пробормотала что-то невнятное, и приступила молча к трапезе. Обед мы доканчивали в уединении. Могила с Перцем ушли свои лабазы инкассировать.

- Лавочка ночью вырвется. Сказал, морзянкой в дверь постучит. Один длинный, два коротких.

- Ты ешь, ешь.

- Он руки у тебя хочет просить.

- Я женат.

Вьюн выскользнула из-за стола, разыскала где-то камбуз, быстренько вскипятила воду на растопленной Германом плите, и заварила мне зеленый чай вместо сивухи. Вьюн самостоятельно решила, что чай лучше поможет мне собраться с мыслями. И если это случится, я уже точно в будущем не пожелаю сменять ее на татарский самогон.

- Лавочка со мной повенчаться хочет, - сообщила она, пока я пил раскаленный чай маленькими глотками. - Я пыталась ему втолковать, что ты мнимый священник. Он заладил свое: «Браки на небесах совершаются, а священник ты иль нет, здесь каждый для себя должен сам осознать».

- Священник я иль нет, но тебе, милая, восемнадцати годов еще не исполнилось.

- Через две недели с лишним исполняется.

- Две недели прожить еще надо.

В кают-компанию посреди нашей болтанки явились Герман с Викторией. Оба заметно вспотевшие. Герман времени даром не растерял. Да и Гусева своего не пропустит. Она чужого-то редко пропускала. При виде моей послушницы Вика-Смерть мгновенно перевернулась из дамы полностью удовлетворенной в даму, измученную климаксом.

- Совсем страх потеряла твоя мышка-норушка? Придется отрезать ей четверку лишних веточек. А ты, опавший член союза писателей найди себе другого проводника к Борису Александровичу.