Казенный дом и другие детские впечатления

– Как… как – медицинские? Это же… это моя книга, Кена Кизи (она тщательно выговорила), вы ее у меня на обходе забрали…

– Да что ты говоришь, – врач ухмыльнулся, снял газету и сунул ей под нос издание, – ну-ка, читай, что тут написано?

Куся тупо уставилась на обложку, где значилось «Атласъ по анатомии человека» 1918 года издания, составителя звали очень сложно, типа «Вернеръ Шпатегольцъ». Это явно была уменьшенная фотокопия изначально большого по формату атласа. Но газета – газета же была точно ее, вот же и дата – апрель 1985-го…

– Ну? Ты ошиблась, девочка. Иди в палату.

Потрясенная до самых глубин души Куся в палату не пошла. Она понимала, что доктор присвоил себе роман и она теперь ничего никому не докажет. Куся спустилась этажом ниже, где лежали младшие, и зашла в женский туалет. Она смотрела на улицу в дырочку, которую дети прокарябали в замазанном белилами до половины окне, и вдруг услышала дикое верещание. Детский голос с акцентом отдавался от стен сортира: «Жэнщина! убэри сваи руки от меня! Убэри! Зарэжу! Не смэть меня хватать! Я папе скажу, он всэх, всэх вас зарэжэт!» Дальше топот по коридору, крики, визг, низкий мальчишеский рев. Куся вышла посмотреть, но увидела только захлопывающуюся дверь, из-за которой доносилось: «Нэ надо колоть попу! Нэ надо, прошу! Нэ хачу! А-а-а-а! Больно! Больно, собака! Убью!» Через мгновение дверь распахнулась, из нее выскочил зареванный мальчик лет пяти, поддерживая на ходу пижамные штанишки, пулей залетел в женский туалет мимо Куси. Выскочившая парой секунд позже красная потная медсестра, держащаяся правой рукой за запястье левой, и рявкнула:

– Ты что тут делаешь?! А ну, марш наверх в свое отделение! Где этот мерзавец?!

– Он туда побежал! – Куся показала вперед по коридору.

– Ну он меня щас получит, урод! – Она побежала в направлении, указанном Кусей.

Куся зашла обратно в туалет. Из-за двери, где уборщицы держали халаты, швабры и ведра, доносились всхлипывания. Куся тихо постучала:

– Мальчик… она побежала в палаты, наверное… ты не бойся, я никому не скажу… – Она помолчала. Звуки стали тише. – Очень больно было? Как тебя зовут, мальчик?

– Дато, – ответили из-за двери. – Больно, ай. Я ее убью, собаку. Я ее кусил. В руку кусил, сильно.

– Это ты молодец, – одобрительно сказала Куся. – Я бы так не смогла, даже если бы захотела. А у меня один врач книжку отобрал, спрятал где-то у себя и говорит, что я все выдумываю и ничего он не трогал.

– Тэбя ругат будут? – заинтересованно спросил Дато.

– Не знаю… я эту книжку украла из дома, у родителей, – вдруг созналась Куся.

Дверь приоткрылась, в щелку глядел опухший от слез любопытный глаз.

– Украст – вай, это плохо, это накажут. Это палкой могут дажэ, раз и два, – важно откомментировал Дато. – Я вот украл – так, случайно – монэтку взял. У брата там взял. Мэня палкой побили, два раза. – Дато показал два пальца. – А ты гдэ лэжишь – навэрху? Ище ка мнэ придешь дружить?

– Нет, – вздохнула Куся, – не смогу, прости. Меня завтра выписывают…

– Абидно, – помолчав, сказал мальчик. Куся повернулась идти. – Падажды, – взволнованно снова заговорил Дато и вышел из кладовки, – дай мнэ руку. Ну? Дай руку свою, нэ бойса!

Куся протянула руку, малыш вложил в нее сплетенного из трубок капельницы чертика:

– Дэржи. Пусть твой будэт. Скажэшь мама – Дато подарил.

– Спасибо, – растроганно сказала Куся. – Спасибо, Дато. Ну, не болей. Чтоб скорей дома был. – Она чмокнула его в макушку и пошла к себе.

Родители так и не заметили пропажи самиздатской книги. Через какое-то время она вышла, и они приобрели роман Кизи в нормальном, не кустарном переводе, и Куся его с удовольствием прочла. Собственно, мама с папой даже и не узнали бы об этом, если бы 18-летняя Куся не рассказала зачем-то им эту историю, когда собиралась первый раз в роддом. Она взяла туда с собой чертика из пластиковых капельничных трубок. На удачу.

Маша Сумнина. Адаптация [22]

21 сентября 2001 г. мы прилетели в Америку делаться американцами. Не по моей воле. Ну на свет мы тоже не по своей воле появляемся, чего уж там, приходится принимать как есть. Тут, в эмиграции, тоже были задействованы родители. Мишины.