Каждая минута жизни

И начал рассуждать о жизни вообще, о том, что трудности ожесточают людей, сегодня, к примеру, договориться с кем-либо стало просто невозможно. Оскорбят, нахамят, в жульничестве заподозрят… Он вспомнил тестя Зарембы. Молодчина Порфирий Саввич, намерен переехать под южное солнце, поближе к кавказским мандаринам и лимонам. Он бы и сам присоединился к своему другу, чтобы подальше от всей этой текучки, от этой суматохи. И сказано это было Максиму с такой интимной доверчивостью, будто Кушнир и впрямь уже собирался паковать свои вещи и бежать отсюда следом за Курашкевичем.

— Так за чем же дело? — переспросил Заремба, понимая, что напоминание о Курашкевиче служило лишь вступлением к другой теме.

— Да я уж без этого крутежа теперь и не могу. — Кушнир пожевал бесцветными губами. — А на хорошую шею, знаете, всегда найдется хомут. — Он внимательно глянул из-под реденьких бровей на Зарембу. — Впрочем, сколько ни подставляй холку, всем не угодишь.

— Ваша правда, Анатолий Петрович, — согласился Заремба. — При том положении, которое у нас сложилось, не угодишь. Штурмовщина и бесхозяйственность нас без ножа режут.

— Вот-вот! Требования колоссальные! — Кушнир провел рукой по горлу. — А тут без конца палки в колеса вставляют. — И тоном, откровенно рассчитанным на сочувствие, пожаловался, что снова ждет проверяющих. — То из горкома, то из министерства. Сами не знают, что им нужно. Нет, чтобы снабженцев как следует встряхнуть, влепить поставщикам за нарушение графиков, за некомплекты… — Кушнир беспомощно развел руками. — А мы что, святые? Или сторукие, как индийский бог Шива?

— Да, и мы не безгрешные, — вздохнул Заремба.

— Хоть бы вы не катили бочку на своих, Максим Петрович, — с нескрываемой тоской проговорил Кушнир. — Скажите, что вы там все проверяете? Что вы доносы на свой цех строчите?

Пришлось выложить все начистоту. Заремба давно собирался рассказать Кушниру о проверочных работах своей группы народного контроля. Он придвинул ближе к столу свой стул, облокотился на холодную столешницу. Во-первых, по мелочам. Почему в заточном отделе нет до сих пор вентиляции? И стена черная, как в похоронном бюро?.. Далее, почему кладовщики приходят к началу рабочего дня, когда было договорено, что они будут являться на четверть часа раньше и готовить инструмент для работы. «Фотография рабочего дня» показывает огромную потерю времени. Ребята уже говорили об этом на своем комсомольском собрании…

— Знаю, что они говорили, — постепенно мрачнея, перебил Кушнир.

— Если знаете, нужно прислушиваться. Ребята дельные вещи советуют. Например, относительно активного обслуживания рабочих мест. Или, скажем, прекрасная идея: превратить кладовую в цеховое технологическое бюро, где будут решаться не только вопросы инструмента, оснастки, но и многие дела поважнее. По всему производственному циклу.

— Ну, конечно, вам не терпится вообще изменить этот цикл! — взорвался Кушнир. — Вы — революционер, прогрессист, авангардист или как там еще говорят на Западе? А начальник цеха преступно закостенелый консерватор. — Он помолчал и продолжал более сдержанным тоном. — Максим Петрович, поймите, не могу я поддержать вашу химерную идею о немедленном внедрении в цехе новой программной техники. Понимаю, это сейчас модно, все об этом кричат, но к таким поворотам мы практически не готовы. Да, да, не готовы! Программисты на заводе слабы, и значит, программы, все эти перфоленты будут составляться с опозданием, некачественно, без проверки… А наладчики? Где мне взять таких наладчиков, чтобы обеспечили бесперебойную работу станков с ЧПУ? Они же будут простаивать, преступно простаивать, заработки упадут, план сорвется, цех попадет в прорыв… Вы этого хотите?.. Или хотите, чтобы старые кадровые рабочие написали письмо ЦК о том, что вы, Максим Петрович, профанируете высокую идею? К этому уже идет. Вас же разделают под орех. Тот же Трошин со всеми своими наградами и дипломами навалится на вас так, что дым пойдет… И помощники у него найдутся. Многие, Заремба, вас тут не любят. Видно, есть за что… — Он закурил нервно, задумался. — Слушайте, а может, это вы их не любите? Ведь они, в сущности, хорошие люди. Благородные, способные на подвиг. Любое горе воспримут, как свое, любому посочувствуют. — Он затянулся дымом, помолчал. — Когда, например, ваша девочка заболела, сколько здесь было разговоров! Приходили ко мне советоваться: как быть? Чем помочь?.. А Тамара Кравчук… эта смугляночка… так, говорят, даже в больницу ходила. Хотела свою кровь сдать. Я мельком слышал…

— Кровь? — удивился Заремба.

— Точно! — кивком подтвердил Кушнир. — Дошли до меня слухи. Конечно, все это наивно, по-детски, я понимаю. Но ведь ходила же к профессору.

Зарембе кто-то из ребят намекнул, что цеховые девчата ходили в больницу, интересовались здоровьем Светы. Но чтоб кровь сдавать. Вон оно что… Выходит, Тамара… добрая душа!.. Вдруг он вспомнил о Рубанчуке.

— Анатолий Петрович, я слышал, в той клинике ваш брат новый корпус строит. Но работы затянулись, а новый корпус для них, сами понимаете… Не могли бы вы помочь, ускорить?..