Каждое мгновение!

— Давай так, — сказал председатель. — Похороним ребят. Звездочку им фанерную поставим. И напишем: «Могила пока неизвестных солдат». Так и напишем давай, чтобы «пока» было. А потом, раз ты такой уж предусмотрительный, оставайся здесь. Пару мужиков уговорим с тобой переночевать. А я на лошаденке в район. Да и пора домой позвонить…

На другой день, к полудню, пригнал председатель трактор, за трактором — тяжелые сани и сам следом в степановских санях приехал: аккумулятор привез и бензин, и паяльную лампу. В кабине трактора приехал еще и второй секретарь райкома — не танкист в прошлом и не механик, до войны учителем истории был.

— Неужели пустите этого мастодонта? — недоверчиво спросил.

— Пущу. Умру здесь, а пущу. Он же целый, черт бы его побрал, товарищ секретарь, только к здешним условиям не привык.

— А окна? Поморозитесь же!

— Я в открытом люке зимой ходил… Фанеры, жаль, нету. Была бы фанера да кусок оконного стекла…

— Ну, а если найдем фанеру? Председатель, неужели у тебя в хозяйстве фанеры куска не найдется?

— Если бы фанера — половину законопатить, во второй прорезать квадратик, вставить туда стекло, болтиками, даже гвоздями скрепить — вот и лобовое, обзора хватит.

— А у меня в хозяйстве, товарищ секретарь, всего полно, как у коробейника…

— Тогда кусок брезента — то же самое можно сделать — стекло туда вшить. А нет так нет. Здесь километров шестьдесят будет. Не более того.

— Сорок. Сорок километров, танкист. Или тебя сейчас лучше бригадиром называть?

— Это как удобно вам. Мне все равно. Я пущу этого — как вы его назвали?.. Этого самого мастодонта, пущу его. В нем сил двести, никак не меньше. Удобрения на поле вывозить. Колесища у него видели? И еще у него блокируется задний мост. Он лучше трактора пойдет по пашне.

— Вам его не прокормить.

— А он у нас один за трех «зисов» на довольствии стоять будет, а работать — за целую колонну. Да там посмотрим — неужто же бросить здесь! Я его сначала прогрею, потом камеры поклею. Машину эту я на расклев воронам степным не оставлю.

— Ваше дело. Смотрите. Тракторист вам дров привезет и кизяка. С дровами у нас у самих пока туго.

До последней буквально минуты Степанов и не предполагал, несмотря на весь свой опыт, какое множество предметов требуется еще к готовой машине, чтобы вдохнуть в нее жизнь. Казалось, все у него было: аккумулятор и бензин, и масло в картере было, даже светлое — отстоялось, а до осадка на дне щуп не доставал, все в ней, кроме стекол, было цело, да к тому же, приглядевшись, он понял, что в дверках стекла тоже были, только кто-то опустил их, а стеклоподъемники не работали, и тем не менее оказалось, что нужно ведро и воронка или шланг, иначе машину не заправишь. Трактор уже тронулся, а следом за ним — сани с председателем, когда он вспомнил об этом и побежал по снегу за ними, крича и размахивая руками. У тракториста ведро было. Он оставил его Степанову. Теперь нужно как-то налить бензин из бочки в ведро. В армии у него под рукой было почти пятьсот человек, тысяча рук — пятьсот правых и пятьсот левых, а здесь их только две — собственные, утратившие половину своей силы от полиартрита и мороза, и он соорудил хитрое приспособление — требовалось лишь небольшое усилие, чтобы бочка наклонилась.

От костра разжег паяльную лампу — теперь жить стало веселее. В голой и тихой степи ее ревущее пламя было предвестником того, что все будет как надо. И он полез под «бюсинг». Время от времени, утвердив лампу в снег и так направив и уменьшив пламя, чтобы ничего ею не спалить, он вылезал на свет божий к костру и обогревал ноги и кисти рук. И снова лез под иностранную машину. Он до того привык к одиночеству и собственному молчанию, что, когда услышал человеческие голоса, напугался: пришли двое фронтовиков. Во-первых, принесли они еще теплой картошки в котелке, держа его за пазухой; во-вторых, огромного размера подшитые и снова порвавшиеся валенки.

И теперь Степанов был не один. Ребята соображали, что к чему, и это, пожалуй, было самым главным.