Каждое объятие (ЛП)

— Хотя идея покоя не лишена добродетели, я уже сообщил вам о моей необходимости медитировать. Медитация будет достаточно расслабляющей, — даже если бы я достиг расслабленного состояния. В последнее время всё труднее управлять им, поэтому многие вопросы без ответа и неосуществленные… убеждения не способствовали спокойствию и безмятежности.

— Спок, пожалуйста. Я сказал, что хочу, чтобы ты не усложнял, — сказал Джим. — Будь логичным: я не позволю тебе занять пол, поэтому просто отпусти это, прежде чем дело дойдёт до драки. И не в хорошем смысле.

Его слова вызвали раздражение, невзирая на мои попытки задушить это ощущение.

— Я не знал о существовании «хорошего вида» физической агрессии, — сказал я и взял одеяло с пола, чтобы вернуть обратно на матрас.

— Ты знаешь, что я имел в виду, — раздраженно сказал Джим.

— Поясните.

— Ни за что, — он засмеялся, покачал головой и протянул руку, чтобы снова схватить простынь. Я легко перехватил её и воспользовался минимальной силой, необходимой для его остановки.

— Тогда я могу быть вынужден прибегнуть к указанной физической агрессии.

Капитан освободил руку и расставил ноги в решительной позиции того, кто уже всё решил.

— Спок, хватит, достаточно. Я не сдвинусь с этого места, пока не увижу, что ты лежишь. Спать. Ладно, просто сделай, как я говорю, чёрт возьми.

— Вы уйдёте с моего пути, — приказал я и подошёл ещё ближе, пытаясь запугать его своей высотой или силой. Конечно, я должен был знать, что это бесполезно.

— Нет, не уйду. Когда-нибудь, — и он улыбнулся нахально, дерзко, вызывающе.

Возможно, я был измотан. Конечно, моё терпение уже давно истощилось, но это никоим образом не оправдывало то, что я сделал дальше.

В лёгком (о, таком лёгком) движении я поднял тело Джима в воздух.

— Спок?!

И бросил его на кровать.

Он с криком приземлился на матрас, и тут же попытался сесть; щёки покраснели, глаза сияли, а рот был раскрыт от изумления. Внутри меня всё горело, и я не мог успокоиться, отвечая на то, как его мысли вылились через его кожу, прежде чем я подумал о них.

Потому что я чувствовал, что он тоже горит.

— Я не могу поверить, что ты только что сделал это, — сказал он, наконец, в выражение его лица ползла злая улыбка. — Я не могу в это поверить.

— Вы останетесь там, — сказал я.

Если бы он переместился, если бы он даже чуть сильнее улыбнулся, то я не смог бы этого вынести.

— Нет, я не думаю, что я это сделаю, Спок, — разумно сказал капитан и начал ползти ко мне.

— Джим, пожалуйста, — сказал я, прежде чем я смог остановить себя, отступая, пока не коснулся самой дальней стены.

Он встал, но остался неподвижным, далеко от меня.

Я не мог мыслить логически. Я не мог говорить.

— Знаешь, это не преступление.

— Оставайтесь на месте.

— Я не двинусь, если тебе от этого неудобно, — он снова поднял ладони в человеческом жесте капитуляции. Он не знал, что этот жест, выполненный в спальне, может означать в вулканской культуре, и я бы не стал, не мог, ни при каких обстоятельствах рассказывать ему этого. — Видишь? Я остаюсь здесь. — Он сел у подножия кровати.

— Спасибо.

— Ты ответишь на мой вопрос?

В моём мозгу пронеслось миллион альтернатив в мгновение ока; миллион возможных ответов.

— Нет.

Джим явно не удивился.

— Ладно, но я бы хотел сначала кое-что прояснить, если с тобой всё в порядке?

Я бы предпочёл, чтобы он перестал говорить, потому что его голос был грубым и привлекательным, и невероятно заманчивым в этот момент. Но я бы не помешал ему высказать своё мнение.

— Я знаю, что ты явно ничего не чувствуешь ко меня в… романтическом смысле. Я имею в виду, мы друзья, и я согласен с этим, мне это нравится. Здорово. Мне нравится быть твоим другом. Но если бы ты меня привлекал, то это не было бы преступлением или чем-то ещё. Это то, что я пытаюсь сказать. Потому что я…

— Джим. Я не…

— Подожди, и позволь мне закончить.

Мне хотелось, чтобы пространства между нами было больше, или моё зрение хуже, или комната темнее. Мне жаль, что я мог видеть это выражение упрямой силы, которой я так восхищался и уважал в такой совершенной детали, или заметил, что пот катится по его шее, или огни отражаются в его глазах, ослепляя меня.

— Я думаю, что ты действительно очень горячий.

— Что? — крик вырвался из моего горла, и мой разум не смог опосредовать его интенсивность.

Он широко усмехнулся, но действие не полностью соответствовало его выражению.

— Ты слышал меня; я думаю, что ты великолепен. Действительно, я имею в виду, что уши, разрез глаз, всё это, чувак, сводит меня с ума. И позволь мне просто сказать, что от того, как ты обнимаешь эту стену прямо сейчас, у меня всё горит и волнуется. Так же, как ты наклоняешься к своей станции, когда хочешь проверить свои показания на мостике. Я всегда хотел знать; действительно ли это необходимо или тебе просто нравится убивать меня медленно?

Мне никогда не понравилось бы причинять боль капитану, не говоря уже о его убийстве. Это была странная фигура речи.