Каждому свое

Две сцепленные нефтеналивные баржи, упорно боровшиеся то ли с течением, то ли с собственной немощью, медленно тянулись мимо. Вывешенные для просушки на ветру ярко-цветные рубашки беззаботно помахивали пустыми рукавами, приветствуя праздношатающихся по обеим набережным реки.

Двигаясь параллельно плывущим баржам, Генрих отсчитал от моста шесть гранитных столбов и, попрощавшись с речными чудищами, остановился у седьмого. Перегнувшись через парапет, глянул вниз. На небольшом клочке земли, не залитом водой, две крысы отчаянно ссорились из-за остатков небольшой рыбешки. Генрих провел правой рукой под металлическими перилами ограды и почти у самого гранитного столба нащупал небольшой магнитный контейнер, неосторожным движением левой руки сбросив вниз горстку мелких камней, что помешало крысам до конца рассудить свой спор и заставило их вернуться в места обитания существ более разумных. Возвращался Генрих несколько иным путем.

Перейдя через Рю де Риволи и пройдя всю Рю Руаяль, он оказался на площади Мадлен. Газетный киоск, прильнувший ко входу в метро недалеко от помпезной лестницы, ведущей к собору, был увешан старыми граммофонными пластинками и несвежими газетами.

— Нет ли у вас путеводителей по Парижу? — поинтересовался Генрих у продавца с лихо закрученными парижскими усами.

— Путеводителя? — переспросил тот прокуренным голосом.

Стоявшая рядом пожилая торговка в вязаных нарукавниках молча кивнула и полезла куда-то вниз, под прилавок. — Вот, пожалуйста! — выложила она не блиставшую новизной брошюру.

— А чего-нибудь посвежее нет?

— Нет. Это самый последний. С приходом гостей никто больше путеводителей не издает. Туристов нет, да и завтра они поменяют названия площадей и улиц на свои, как в других странах. А тогда и все ваши труды и вложенные денежки попадут в…. — Она не стала уточнять название интимного места, где оказываются бездумно вложенные деньги.

Поблагодарив за исчерпывающий ответ, Генрих расплатился, сунул под мышку антикварный путеводитель и, попрощавшись, двинулся дальше по бульвару Мадлен, понимая, что находится где-то совсем недалеко от отеля. На перекрестке дорогу ему преградила выехавшая справа на велосипеде очаровательная юная блондинка с глазами того фиалково-голубого цвета, что встречаются только у немок.

— Простите, мадемуазель, вы случайно не говорите по-немецки?

— Случайно, говорю, — дерзко бросила она на безупречном немецком, — но без всякого удовольствия. — И резко крутанув педали, тут же исчезла из виду.

Генрих посмотрел ей вслед и вдруг неожиданно для себя рассмеялся, да так искренне, что сохранил улыбку, уже поняв, что стоит у входа в отель.

Карин сидела в кресле за столом, опершись головой на правую руку.

— Чему ты так радуешься? — спросила она.

— Жизни, солнцу, тому, что вижу тебя и еще одному обстоятельству.

— Интересно?

Генрих подробно рассказал о встрече с голубоглазой блондинкой на велосипеде.

— Что ж, примечательный диалог. Вероятно, мы, немцы, заслужили такую реплику с ее стороны.

— Да, кстати, почему ты сидишь в кресле, а не лежишь в постели?

— Где-то около полудня без звонка появилась Коко, преподнесла мне большой флакон приятных запахов, и я гостеприимно заказала бутылку вина, с которой мы и просидели вдвоем целый день. — Карин помолчала минуту и, глядя в сторону, сказала: — Знаешь, я пришла к мысли, что при всех ее широких связях и звучных знакомствах Коко невероятно внутренне одинока. Впрочем, она и сама об этом говорит: «Больше всего боюсь пустоты!».

— Мне казалось, она научилась ее заполнять.

— Стремится к этому. Сейчас она срочно едет в Испанию, где намеревается встретиться, как ты думаешь, с кем?

— Полагаю, с каким-нибудь испанским грандом?

— С английским премьером Уинстоном Черчиллем, с которым давно знакома. Задачей ее при этом является упредить графиню фон Гогенлоэ, у которой та же самая цель. Самое же пикантное состоит том, что обеих на такую самоотверженность вдохновляют одни и те же люди.

— Рискую предположить, кто они…

— Верно, так и есть. — Она вновь помолчала. И потом вдруг подняла голову:

— Генрих, дорогой, хотела попросить тебя выйти со мной на свежий воздух. Коко — заядлая курильщица, и я провела весь день в табачном дыму, голова идет кругом. Хочу подышать свежим воздухом. Ты не против?

Пока Карин переодевалась, Генрих вскрыл крошечный контейнер, в котором оказалась записка: «13-го, 13 часов, «Les Halles», rue du Jour», кафе «Под золотым циферблатом». «То есть завтра в полдень», — зафиксировал в памяти Генрих.

— На свежем воздухе не только легче дышится, но и мыслится яснее, — громко сказал он.

Он взял Карин под руку, и они пошли по отшлифованным миллионами ног плитам площади.

— Хотел бы вернуться к твоему рассказу о разговоре с Коко. Как ты думаешь, что толкает ее и графиню, опережая друг друга, спешить на прием к английскому премьеру?