Каждому свое

Мгновенно расставив принесенные кружки по местам, она ловко выхватила одной рукой из-за угла небольшой столик, приставила к нему два стула и, словно фокусник, проделавший эффектный трюк, застыла в ожидании аплодисментов.

— Для начала две кружки пива, две стопки вишневой водки, что-нибудь закусить и обязательно твою очаровательную улыбку!

— Слушаюсь, господин майор! Как прикажете! — кельнерша вытянулась, щелкнула каблуками и, развернувшись почему-то через правое плечо, удалилась. Вернулась она мгновенно.

Шниттке поднял стопку.

— Господин полковник, не забивайте вашу светлую голову темными мыслями, снимите с лица похоронную маску и замените ее ясной улыбкой.

— Ты неисправимый оптимист. Но сейчас это вряд ли нам поможет.

Гофмайер обреченно опустошил стопку и громко поставил ее на стол.

Шниттке попросил принести еще две.

— Я больше пить не буду, — отмахнулся Гофмайер.

— Это последняя, за которую плачу я. Все последующие — за твой счет.

— Последующих не будет. И вообще ты должен был бы знать, что я пью только за благополучие Германии и мое вместе с нею. А сейчас…

— Поверь мне, сейчас — тот самый случай.

Гофмайер поверил родственнику и выпил.

— А теперь слушай внимательно. — Шниттке наклонился поближе к собеседнику.

— Сегодня перед самым обедом адъютант фюрера по военным вопросам, известный тебе Герхард Энгель, пожелав фюреру приятного аппетита, неожиданно и как бы невзначай добавил:

— Было бы весьма полезно, мой фюрер, если бы вы приняли адмирала Канариса.

Гитлер молча посмотрел в глаза адъютанта.

— А вы знаете, что по этому вопросу ко мне уже обращался ваш коллега Шмундт. Это вас не смущает?

— Скорее, наоборот, вдохновляет.

— Ах, даже так? — Гитлер неожиданно рассмеялся. — Тогда давайте вашего адмирала сегодня в 16.00.

Начало рассказа весьма взбудоражило Гофмайера. Он схватил стопку и громко шлепнул ее о столешницу только потому, что она оказалась пустой. Кельнерша поспешила исправить досадную оплошность.

— Ну а дальше?

— А дальше, как договорились, платишь ты.

— Перестань валять дурака, — искренне возмутился Гофмайер. — Ты же знаешь, что для меня это вопрос…

— Итак, в 16.00 адмирал предстал перед фюрером. И у них состоялся примерно следующий разговор:

— Если вы пришли убеждать меня, что без еврейского мусора нам обойтись нельзя, то напрасно, — бросил фюрер, пока адмирал садился в предложенное ему кресло напротив.

— Никак нет, мой фюрер, вполне можно. Но, признаться, я руководствовался вашим же высказыванием: «Кто еврей, а кто нет, определяю я».

— Это сказал Геринг, и я с ним согласился. Однако вы не фюрер и даже не Геринг, а потому вам следовало бы держаться поскромнее, — Гитлер пристально и долго всматривался в лицо Канариса. — Мне доложили, что эти нелюди используют вас, то есть военную разведку, чтобы уйти от справедливой кары.

— Извините, мой фюрер, но это не совсем так.

— А как? — Гитлер резко перегнулся через стол, и его голова оказалась настолько близко от лица адмирала, что он почувствовал несвежий запах изо рта фюрера.

— Приведите мне только один-единственный пример, когда хоть кто-то из этих людей принес бы или смог бы принести пользу Германии, — Гитлер откинулся на спинку кресла, и лицо его сразу уменьшилось в несколько раз.

Адмирал понимал, что каждая доля секунды промедления работает против него, а потому схватился за первую пришедшую на ум фамилию.

— Клаус Эдгар, например, выходец из Прибалтики. Во время Первой мировой войны был сослан русскими в Сибирь, где встал во главе пленных австрийских и немецких социал-демократов. Позже в качестве такового неоднократно приезжал в Москву и встречался со Сталиным.

Гитлер обхватил голову обеими руками и долго раскачивался молча.

— С кем? Со Сталиным? Почему мне вовремя не доложили? Канарис, хоть вы-то понимаете, что для меня Сталин сегодня важнее Черчилля? Когда я наконец увижу помимо блеска сапог еще хотя бы слабые проблески ума у наших военных?

— Известно ваше резко отрицательное отношение к этому человеку, поэтому мы не хотели раздражать вас упоминанием недостойного имени.

— Кому известно? Что за чушь? Я считаю Сталина одним из самых талантливых, а потому и самых опасных для нас политиков. И он сумел противостоять мне, а это уже талант и немалый. Представьте, потерять в результате нашего блицкрига половину армии, а затем остановить нас у самых ворот Москвы. Кстати, как вы думаете, почему он не покинул столицу, когда мы практически уже входили в город? Расчет это или уверенность?

— Думаю, уверенность, построенная на расчете.

Гитлер вновь поднял голову и долго смотрел в глаза собеседнику.

— Я думаю точно также. — Он резко поднялся и подошел очень близко к Канарису.

— Впредь полученную вами информацию относительно Сталина — Черчилля докладывайте мне лично. Связывайтесь через адъютанта Энгеля. А сейчас можете идти, — Гитлер еле поднял руку в знак прощального приветствия, затем резко повернулся и направился к своему столу.

Захлопнув за собой дверь кабинета, Канарис некоторое время стоял в нерешительности.

— Господин адмирал! Надеюсь, все прояснилось? — адъютант Энгель добродушно улыбнулся.