Каждому свое

— В том-то и беда, что «изложили в плане». Именно это и взбесило наше руководство, после чего и последовало жесткое указание «впредь при реализации операции «Иудей»» делать какие-либо письменные пометки строжайше запрещается. Все идеи и планы держатся в голове и передаются только устно, не оставляя следов на бумаге».

— И на песке, — мрачно добавил Гофмайер.

Шниттке пропустил неуместный сарказм мимо ушей и продолжил:

— Практическое выполнение операции возлагается на Генриха, которому присваивается псевдоним «Пауль». Вы, Пауль, создаете группу из верных вам и нашему делу людей и несете за них полную ответственность перед Берлином. Мы же, — и он повернулся к Гофмайеру, — берем на себя подготовку соответствующих бумаг, а также материальное обеспечение всей операции. Итак, у вас будут документы на ваших людей, несколько чистых бланков для тех, кого вы будете приобретать в ходе проведения операции, а также деньги — наличные, и по большей части из банковских депозитов, к которым у вас будет доступ. Таким образом, для успеха у вас будет практически все, кроме… времени.

— И как это понимать — в часах или днях?

— Пять недель на трех иудеев, разбросанных по всей Европе — Прага, Стокгольм, Париж, возможно, Вена.

— Пять на троих — график жесткий, но не безнадежный. Можно попробовать.

Телефонный звонок прервал разговор. Гофмайер снял трубку, терпеливо выслушал чей-то монолог, после чего осторожно вернул трубку на прежнее место.

— Господа офицеры, сожалею, но должен покинуть вас на некоторое время. Предлагаю вам передислоцироваться за соседний стол, где вы сможете пополнить ваши поиссякшие силы и дождаться моего возвращения. Я вернусь минут через сорок.

Передислокация сменила настроение. Пара рюмок крепкого напитка вернули Шниттке к еще совсем недавним временам, когда он был с Генрихом на «ты».

— Представить себе не можешь, что мне пришлось перенести во время последней аудиенции у адмирала, когда я доложил ему наш план.

— С трудом, — согласился Генрих.

— Раньше трудно было себе представить, что он может впасть в такую ярость. Он заявил, что я должен понимать, в какую опасную фазу мы вступили и надеется, что мы будем действовать разумно и быстро. А мы, якобы, вместо дела сели за стол и стали плодить бумаги. Он схватил наш план, изорвал в клочья, ссыпал их в вазу для фруктов и поджег. Взметнулся такой столб огня, что я не знал, что делать — не начался бы пожар. Однако пламя на адмирала подействовало успокаивающе. Стоило последнему листку наших еврейских страданий превратиться в пепел, он заметно успокоился, вернулся за стол и продиктовал мне три пункта, которые подлежат немедленному исполнению при соблюдении самого высокого уровня конспирации.

Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно влетел Гофмайер. Сбросив шинель, он тут же оказался у стола.

— Эта Россия доконает меня своими холодами! То насморк, то горло, то… Дайте что-нибудь выпить!

— Адмирал прав — в нашем деле сохранить здоровье и душевное равновесие труднее, чем получить очередное звание.

— На черта мне звание, если не будет здоровья, — утратив чувство юмора, мрачно подтвердил Гофмайер.

— От внешних врагов нас спасет великая немецкая армия, от внутренних Германию спасем мы — военная контрразведка. Идите и выполняйте долг перед вашей великой Родиной. Это напутственные слова нашего руководителя. Предлагаю выпить за адмирала. Особенно усердно за него должен выпить Генрих.

— С удовольствием, конечно, но почему мне такое предпочтение?

Шниттке опрокинул очередную рюмку, после чего на несколько минут впал в размышление, а потом продолжил:

— Где-то ближе к концу встречи адмирал заговорил о возможных трудностях при проведении операции. И я верноподданически предложил организовать для Генриха краткий курс обучения по ведению наружного наблюдению, радиоделу и так далее.

— И что же адмирал? — пьяно вскинул голову Гофмайер.

Шниттке снисходительно взглянул на обоих.

— Адмирал неожиданно разразился громким смехом. А потом заявил, что он с трудом переносит Россию с ее грязными деревнями, разбитыми дорогами и неопрятными городами. Однако после событий под Москвой он отдает должное русским. А Генрих мотал в течение недели, а то и больше, две наших бригады наружного наблюдения, два поисковых отряда и целую группу радистов. После чего чистеньким, разве что не в галстуке, явился к нам и как ни в чем не бывало предложил свои услуги. Так что вряд ли его можно еще чему-нибудь научить.

— Так за кого пьем? За адмирала или? — с нетерпеливым раздражением поинтересовался Гофмайер.

— За мудрого адмирала, — отсек всякие сомнения Генрих.

Книга вторая

Глава первая