Каждому свое

А дальше потянулись невероятно мучительные дни, так было вплоть до того, как Валентайн с Марком пришли в министерство. Газета, с которой сотрудничала ее мать, сократила гонорары, заказы на статьи перестали поступать; дела матери шли все хуже и хуже. Вечные язвительные речи брата были для нее как удары хлыста по оголенной коже. Казалось, он молился о смерти Титженса. О Титженсе не было ни слуха ни духа. В гостях у четы Макмастеров она однажды услышала, что он недавно уехал. Из-за этого каждый раз при виде газет ей нестерпимо хотелось кричать. Нищета подступила к ним вплотную. Полиция внезапно нагрянула к ним домой: искали ее брата и его приятелей. Потом брат отправился в тюрьму – куда-то в Мидлендс. Былая дружелюбность соседей превратилась в угрюмую подозрительность. Они не могли достать молока. Добыть пищу стало практически невозможно, разве что далеко от дома. Три дня подряд миссис Уонноп чувствовала себя весьма неважно. Потом ей стало лучше, и она принялась за новую книгу. Книга обещала получиться очень хорошей. Но у нее не было издателя. Эдвард освободился из тюрьмы в веселом и шумном расположении духа. Видимо, заключенные очень много выпивали. Но, услышав, что его мать чуть с ума не сошла от такого позора, после ужасной сцены с участием Валентайн, в которой он обвинил сестру в том, что она – любовница Титженса и потому милитаристка, он дал согласие на то, чтобы мать воспользовалась своим влиянием – которым по-прежнему обладала, – чтобы устроить его на минный тральщик матросом. Валентайн стала до ужаса бояться не только пальбы, доносящейся с моря, но и сильного ветра. Матери становилось все лучше; она очень гордилась тем, что ее сын пошел на флот. Она уже успела смириться с тем, что газета вообще перестала ей платить. Пятого ноября толпа незнакомцев сожгла чучело миссис Уонноп прямо у их дома и разбила окна на первом этаже. Миссис Уонноп выбежала из дома и в свете огня сбила с ног двух подростков – работников с фермы. Вид миссис Уонноп с растрепанными седыми волосами, поблескивающими в отсветах огня, ужасно напугал присутствующих. После этого случая мясник напрочь отказался выдавать им мясо – что по карточкам, что без. Переезд в Лондон стал неизбежным.

Горизонт над болотами закрыли гигантские сваи, небо над ними наполнилось аэропланами, а по дорогам начала активно ездить военная техника. Теперь эхо войны звучало повсюду.

Как только они решили переезжать, вернулся Титженс. Сперва Валентайн казалось, что теперь она в раю. Но потом, месяц спустя, она столкнулась с ним буквально на минуту – он тогда показался ей очень мрачным, постаревшим и скучным. И тогда ей сделалось едва ли не хуже, чем когда он был на фронте, – она всерьез засомневалась, что он в своем уме.

Услышав, что Титженс будет квартировать – или, во всяком случае, находиться – неподалеку от Илинга, миссис Уонноп тут же сняла небольшой дом в районе Бедфорд-парк, а в это время, чтобы как-то свести концы с концами, ибо мать работала крайне мало, Валентайн устроилась учительницей гимнастики в большую школу довольно далеко от дома. Таким образом, хоть Титженс и приходил почти каждый день пить чай в их ветхий пригородный домик, она его почти не видела. Единственным свободным днем у нее была пятница, и в этот день она по-прежнему регулярно сопровождала миссис Дюшемен: встречала ее на Чаринг-Кросс около полудня и провожала на ту же станцию, чтобы успеть на последний поезд до Рая. По субботам и воскресеньям она с утра до ночи печатала мамины рукописи.

Иными словами, с Титженсом Валентайн почти не встречалась. Она знала, что из его несчастной памяти стерлись события и имена, но мать говорила, что он очень ей помогает. Стоило только предоставить ему факты – и его ум с чрезвычайной скоростью начинал изобретать разумные с точки зрения тори аргументы или поразительные и интересные теории. Для миссис Уонноп это была огромная помощь в тех редких случаях, когда требовалось написать сенсационную статью для газеты. Она продолжала сотрудничать с той загнивающей газетой, с которой работала и раньше, но это не приносило никаких денег…

Валентайн Уонноп по-прежнему сопровождала миссис Дюшемен, но между ними пропала прежняя близость. Скажем, Валентайн отлично знала, что миссис Дюшемен, сев вечером на поезд на станции Чаринг-Кросс, выходит на станции Клапем, садится в кэб и возвращается на Грейс-Инн, чтобы провести ночь с Макмастером, и миссис Дюшемен отлично знала, что Валентайн это известно. Миссис Дюшемен разыгрывала на людях правильность и осмотрительность, причем и после свадьбы, на которой Валентайн была свидетельницей и где кроме них присутствовала еще неказистая тень какого-то церковного служки. В тот момент уже не осталось очевидных причин на то, чтобы Валентайн и дальше покрывала миссис Макмастер, но та велела ей продолжать до тех пор, пока они не почувствуют, что можно публично объявить о свадьбе. По словам миссис Макмастер, у нее были в обществе недоброжелатели, и даже если впоследствии можно будет опровергнуть их клевету, избежать скандала практически не удастся.