Но мне было совсем не страшно, скорее интересно. По пути я рассказывала М. про Зелёную рощу, он действительно ничего о ней не знал, потому что приехал в Свердловск из Асбеста. Зелёная роща – это бывшее монастырское кладбище, и в дневниках
Андрюша раскапризничался, когда мы входили в подъезд – довольно грязный, с чёрными следами от гашёных спичек на потолке. Точно так же развлекались хулиганы в нашем подъезде, пока Димка не собрал с жильцов деньги на железную дверь и замок, который закрывается длинным тяжёлым ключом, похожим на заточку. «Ваш брат, видимо, серьёзный человек», – с уважением сказал М.
– Правильно сделала, что рассказала про Димку, – заметила Танечка. – Мало ли что у этого инженера на уме. Но знаешь, Ксана, мне про железные двери и Зелёную рощу не очень интересно, лучше расскажи: что было потом? Он сразу начал к тебе приставать?
На самом деле не сразу. Сначала я с трудом успокоила Андрюшу и положила его спать на диванчик в маленькой комнате, где сильно пахло чем-то свежим и острым. Было неприятно видеть головку малыша на чужой застиранной наволочке, но я промолчала, ведь мной в тот день будто бы кто-то руководил. Как будто внутри меня жила ещё одна Ксана Лесовая – решительная, уверенная в себе и очень уставшая от того, что её считают всего лишь способной к языкам студенткой и надёжной нянькой. Внутренняя Ксана плевать хотела на экзамен по истории языка и на то, что сказала бы мама по поводу её поведения. Она вела себя абсолютно неприлично: вытащила из рук М. листочки со стихами (пардон,
Об этом я Танечке, конечно, не рассказала – есть предел доверию даже между сёстрами-подругами. Она тянула из меня подробности, но те рвались на полуслове, и рассказ остался без финала. И вообще, вся эта история пока что без финала – ведь у нас с М. ничего до сих пор не получилось, хотя мы продолжаем попытки…
Мне кажется, что у него нет никакого опыта, как, впрочем, и у меня. Поэтому большую часть времени, которое мы проводим в его квартире (это бывает через день, Андрюша уже привык засыпать в той квартире, особенно после того, как я принесла с собой чистую наволочку), М. читает мне свои тексты и рассказывает, что раньше их нужно было «литовать» у членов Союза писателей… Тексты, на мой взгляд, претенциозные и слабые, но я ему об этом не говорю. Вместо этого рассказываю М. о своей учёбе, и ему это примерно так же интересно, как мне – про «литовку» текстов.
Мы – совершенно чужие друг другу люди, может, поэтому у нас ничего и не получается?.. Но никто другой, кроме М., ни на меня, ни на мою честь не покушается, а в любовь я как с детства не верила, так и теперь не верю.
Пойду звонить Файрушину, пока ещё не очень поздно.
Зимняя весна
Весна пришла раньше обычного, а может, это Ксении всего лишь показалось. Такое всегда мерещится тем, кто впервые полюбил, – солнца вдруг стало много, небо открылось настежь, продлился день, запели птицы, и даже лёд на Неве, кажется, тронулся. Впрочем, нет, до ледохода ещё далеко.
«Это иной кто-то тронулся… умом», – фыркнула бы Евгения, если бы Ксении пришло в голову делиться природными наблюдениями с сестрою. Но Евгения ещё на прошлой неделе вернулась в Варшаву, и они с Любовью Валерьяновной должны были днями отправиться в Париж. Простилась Евгения со всеми ласково, крепко обняла Ксению, расцеловала мать. А вот портрет тот неудачный оставила на Мещанской, хотя Константин горячо советовал «довести его до ума». Евгении польстили бы комплименты жильца, кабы сам он ей хоть чуточку нравился.
– Мне дороги похвалы лишь немногих людей, да и тем я не слишком доверяю, – заявила она за утренним самоваром накануне отъезда. – Вы, кстати, видали картину «Похороны рабочего»?
Выставка в Академии, представляющая в числе прочих эти самые «Похороны», открылась в середине февраля.
– Не успеваю следить за искусствами, – развёл руками Константин. Он с утра, видно, не успел расчесаться и выглядел растрёпаннее обычного.
Ксения с трудом удержалась от желания взять свой гребень для волос и ласково пройтись по его волосам (неуместное поведение, странные мысли!).
– А уж и не увидите, – торжествовала Евгения, – её сняли за политический жанр.
– И что, хороша была работа? – заинтересовался Константин.
– Исполнение посредственное. – Ну всё, Геничка оседлала своего конька и будет теперь битый час интересничать! – В Европе реалистический жанр давно уж почитается устарелым. – Константин, улыбаясь, слушал её внимательно, но не забывал поглядывать на Ксению, как бы передавая ей взглядом: я только о вас думаю! – Сейчас в живописи важно не что изображается, а каким методом, понимаете?