Каждые сто лет. Роман с дневником

Мы встретились с ней случайно, на улице, я шла в тот день домой пешком, осмысляя случившееся, и не могла дать ему никакой оценки. Всё было в первый раз, всё было плохо даже для первого раза, но ни Кудряшов, ни я в этом не сознались. Мы сняли квартиру на несколько часов – платила, конечно, я, потому что у Лёши не было денег («Всё отдаю жене», – сказал он с милой улыбкой: будто ждал похвалы!). Машину он оставил в соседнем дворе, мы шли к нужному адресу «огородами», да ещё и по очереди. Переговоры с хозяином квартиры вела я, деньги отдавала тоже я, а Кудряшов явился лишь спустя полчаса, когда я уже устала его ждать. В той пропахшей сигаретами квартирке было пусто и тихо, за окном рос высокий клён.

Кудряшов с неодобрением оглядел квартиру, после чего смешно – и как-то по-собачьи! – обошёл каждый угол, выискивая, по всей видимости, припрятанные видеокамеры (по части самооценки у него всё было очень хорошо!). В тот день я впервые заметила, что прихрамывает он меньше обычного, и догадалась, что этот недостаток был давно переименован в достоинство: так некоторые артисты хранят свой акцент для сцены, хотя в жизни он давным-давно испарился за ненадобностью…

Поклонникам, подписчикам и фанатам Кудряшова рассказывалась, между прочим, совсем не та история, какую могли поведать я, Ринат или Варя. В том интервью с зубастой журналисткой была представлена куда более романтичная версия.

– Я учился тогда в десятом классе, – рассказывал Кудряшов с лёгкой улыбкой, как бы переносясь вместе со зрителями в прошлое, – и одна моя одноклассница переживала тяжелейший стресс. Это была громкая история, вы, конечно, не помните, вас тогда ещё и на свете, наверное, не было. – (Другая женщина бальзаковского возраста растаяла бы на этом месте, но умненькая корреспондентка лишь кивнула нетерпеливо: продолжайте!) Кудряшов продолжал, впадая в транс от звука собственного голоса, как кобра от игры на дудке: – Её отца – серийного маньяка-убийцу – арестовали той весной. Взяли с поличным, прямо на месте преступления…

– Вы там были?! – Журналистка почуяла сенсацию, а меня передернуло: неужто соврёт? Скажет, что героически задерживал Тараканова в составе бригады добровольцев? Этот факт уже никак не проверить.

Но Кудряшов вновь показал белые зубы в улыбке:

– Нет, меня там не было. Повторюсь, я учился тогда в десятом классе. Дочка того маньяка была очень славной девушкой, и, конечно, она ни в чём не виновата…

– Ведь дочь за отца не отвечает! – порывисто ввернула журналистка.

– Вы знаете, Оксана, он же срывал со своих жертв украшения и дарил их дочерям! – продолжал интересничать Кудряшов, и Оксана уже всем телом тянулась к нему следом за своим микрофоном. – Но Ира Тараканова стала такой же точно жертвой…

– Уж прямо такой же? – усомнилась Оксана. – Её ведь не убили.

– Ну почти такой же, – исправился Кудряшов. – Можно остаться в живых, но переносить такие моральные страдания, что и не снились вашим мертвецам.

Меня всегда поражала способность Кудряшова на ходу переиначивать известные высказывания и цитаты – лучше него это умел делать, пожалуй, только Димка.

– Но мы отвлеклись от нашей истории, Алексей Евгеньевич, – спохватилась Оксана, заглядывая в компьютер. – Вот нам и зрители уже пишут, просят вернуться к вашей травме.

Кудряшов задумчиво вертел в руках свою трость. Как бы с трудом решившись, набрал воздуха в лёгкие – и тут же выдохнул: нет, не могу.

– Ну пожалуйста, Алексей Евгеньевич! – молила Оксана. – Расскажите, что случилось в тот день и какую роль сыграла в этой истории дочь маньяка Тараканова?

– Расскажу сразу после рекламы, – улыбнулся Кудряшов, и телепрограмма действительно ушла на рекламную паузу.

Я тоже ушла – согрела чай, покурила на балконе, закутавшись в старый клетчатый плед: когда-то давно этот плед в нашем доме назывался «новым» – его очень берегли… Вернулась как раз вовремя: камеры снова уставились на Кудряшова, задумчиво всматривающегося в собственное прошлое.

– Ира Тараканова тяжело переживала своё горе, – сказал он так проникновенно, что ему поверила бы, наверное, даже сама Княжна. – Я был молод, глуп, она мне нравилась, и я не знал, чем её утешить, как поддержать… Это был какой-то порыв, знаете, Оксана, сделать себе больно, чтобы почувствовать, как больно ей…

Оксана молчала, потрясённая. В глазах её блестели искренние слёзы. Она перестала мне нравиться.

– Какая красивая история! – сказала Оксана после паузы. – Ира оценила ваш поступок?

– Не помню, – смутился Кудряшов. – Кажется, да.

– А ведь это её сын лет семь тому назад устроил ту жуткую аварию?

Я поспешно закрыла сайт, чтобы не слышать продолжения. После Катастрофы журналисты караулили нас с мамой на всех углах, мы прятались от них сами и прятали Княжну, которая спьяну вполне могла разоткровенничаться.