Каждые сто лет. Роман с дневником

Не знаю, думает ли о чём-то подобном Владимир Степанович, наш ласковый кредитор; скорее, что нет. Все те годы, которые мы с ним вынужденно общались, он был несокрушимо уверен в своей правоте, улыбался всегда приветливо, успевал спросить о чём-то необязательном, подать пальто и придержать дверь. Только раз я увидела его недовольным – сегодня утром, когда мы встретились в последний раз.

Я считала, наивная, что Владимир Степанович будет доволен, получив наконец остаток Долга целиком – разглаженные купюры собраны в аккуратные пачки, кофе стынет в чашках, за соседним столиком невзрачная парочка обсуждает тур в Эмираты. Но Владимир Степанович сегодня отчего-то не в ладу с собой. Получив деньги, он как-то разом обмяк и сдулся, как воздушный шарик.

– Как же это вы… Как это вы смогли? – только и повторял, тасуя деньги, будто игральные карты, в надежде обнаружить там раскрашенные бумажки, отменявшие сделку. Убедившись, что бумажек нет, с досадой убрал деньги в сумку.

– Мне бы хотелось получить от вас расписку, – вякнула я.

– Разумеется. Конечно. Обязательно. Я напишу, что больше не имею к вам никаких претензий, пойдёт?

– Вполне.

Он тяжело вздохнул, размашисто написал несколько слов на листке, а потом усмехнулся:

– Надеюсь, вы не наделали никаких глупостей? Поди, в новые долги залезли?

Спрашивал с такой надеждой, что сомнений не оставалось: надеется и верит, что наделала и залезла. Потом Владимир Степанович зачем-то настоял, что сам заплатит за кофе, и – специально, я видела! – оставил на столе тысячную купюру из моих пачек. Шикарный мужчина! Смотрите, Ксения Сергеевна, как обращаются с деньгами по-настоящему богатые люди…

Я дождалась официантки со сдачей и забрала всё до последней монетки. А потом позвонила Танечке, которая лучше всех в моём окружении умеет толковать чужие поступки и странности.

– Так это же совершенно понятно! – сказала сестра. – Он за все эти годы привык, что может крутить тобой как хочет, – и вдруг ты выходишь из-под контроля. Как крепостной крестьянин: раз – и вольная! Понятно, что Степаныч не в восторге: дело же не только в деньгах.

– А я думала, только.

– Ну ты прямо как вчера родилась! Для таких вот мужиков главное – это власть. Хотя и деньги не лишние. Но деньги он может найти где угодно, а чувство, что кто-то находится от него в полной зависимости, – совсем другое дело.

Я шла домой с пустой сумкой и пустой головой, не чувствуя ничего, кроме этой вот чарующей пустоты. Я была счастлива и… сокрушена этим счастьем. И не очень понимала, что мне теперь делать. («Поглядите на неё, она вновь недовольна!» – возмутилась бы Ксения Лёвшина, если бы читала мой дневник.) Гора упала с плеч, но плечи за то время, что носили гору, привыкли к этой тяжести, как Бонивар к своей тюрьме. Пустота на месте Долга при ближайшем рассмотрении стала пустотой.

Можно заполнить её чем-нибудь новым, а можно попытаться сохранить нетронутой хотя бы на какое-то время… Но какое там сохранить, если у нашего подъезда на скамеечке сидит, сгорбившись, худенькая блондинка с надутыми губами. Увидев меня, вскинулась:

– Ксюшка! Ты почему на телефон не отвечаешь?

– Влада? Ты как здесь?

– Я ушла от Петра. Но в Зубцов не поехала, лучше к тебе. Ты не против?.. – Только теперь я заметила циклопический чемодан, стоявший в опасной близости к маминой клумбе. Если упадёт, осенним цветочкам не поздоровится… – Ты не думай, что я собираюсь с тобой жить, – заторопилась Влада. – Я на время. Буду работу искать или, может, поступлю на дизайнера. – Когда Влада говорила, губы у неё съезжали в сторону – как бывает, если молния на куртке разошлась и поехала. – Гиалурон неудачно вкололи, – махнула рукой Влада. – Одно к одному, чё уж там.

– Пошли. – Я взялась за ручку чемодана и ахнула: он весил, наверное, килограммов семьдесят. Хотела пошутить про труп Петра, но вовремя остановилась. – А как ты адрес узнала? – спросила я, когда мы вдвоём с трудом втащили чемоданного монстра в подъезд.

– В швейцарском контракте всё указано, – ответила Влада. – Я хотела тебе написать сначала, но подумала – вдруг скажешь, что тебе не до меня. Просто купила билет и вот, прилетела. – Она всхлипнула.

Дома никого не было, мама уехала к Андрюше и пробудет там до вечера. Княжна после своего героического поступка ушла в ожидаемый запой. А мне провидение отправило живую посылку из Петербурга, чтобы не мучилась фантомными болями испарившегося Долга.

Гостья тоскливо озирала наш скромный интерьер, где не было ни сфинкса, ни колонн, ни филиппинской домработницы. Угрюмый нищенский уют, на который лучше не смотреть чужими глазами – да и своими, честно сказать, тоже. Глаза б мои не видели облысевшего ковра и продавленного дивана. Надо предупредить Владу, что спать на нём лучше всего по диагонали, тогда наутро не будет болеть спина.

– Я хотела в гостиницу, но Пётр все мои карты заблокировал, – сказала Влада. – И мне лучше сейчас не быть одной, психолог сказал…