Каждые сто лет. Роман с дневником

До 1929 года я работала в институте постольку-поскольку – слишком много времени отнимала семья, особенно малыши. К.К. не стремился к заработку, он ограничивался своим окладом в институте, в те времена невысоким (200–300 рублей), организовывал музей, Клуб учёных, постоянно уезжал в экскурсии. Совместный заработок уходил на жизнь: на одежду оставалось очень мало, ещё меньше – на культурные нужды, включая сюда и книги. Дети подрастали, ели много, денег на жизнь выходило порядочно. Потом К.К. уехал надолго за границу, мне оставил 200 рублей в месяц. Юля уже училась, ей надо было посылать. Между тем всё дорожало. Когда оказалось возможным получить большую нагрузку как преподавателю в институте и стать главой кафедры иностранных языков, я нагрузилась до края, и вот с этих пор пошла моя беда.

Я работала усиленно, в утреннюю и вечернюю смену, по вечерам преподавала в кружках, где платили дороже. Деньги шли на хозяйство, на ленинградцев, сбережения мои – на ежегодные поездки к ним. Купить что-либо себе было трудным делом, а работала я много и уставала порой так, что жизни не была рада. Быт становился дороже и труднее, потом начались перебои с прислугой, а в Свердловске очень трудно жить без домработницы. Детишки целыми днями оставались одни или с равнодушной прислугой. Они дичали, стали грубить, не приобретали нужных навыков. Моё здоровье расшатывалось.

Сам К.К. каждый год ездил в Кисловодск и всякий раз после курорта становился лучше. Иногда возникал вопрос о моей поездке, но он ставился вне реальности: «Поезжай в Кисловодск, а я посмотрю за детьми». Но я прекрасно знала, что денег мало: если мне ехать на курорт, значит, кроме путёвки и дороги, нужно одеться с ног до головы, отнять деньги от семьи, а ребята – крошки, надёжного человека при них нет, да ещё и часто больны. Я отказывалась даже обсуждать.

После поездки в Шелангу осенью 1933 года я пришла к важному решению. Дети мне казались чересчур дикими по сравнению с прочими детьми, сил было мало, а терпимая прислуга Петровна болела и собиралась уйти. Я решила уйти из института и заняться исключительно семьёю. Возможности мои уже приходили к концу, а дети и муж нуждались в помощи. Собиралась отдаться дому, отдохнуть если не физически, то морально. Даже решила возобновлять музыку и целый месяц разучивала пьесы для своего мужа. А он в это время мне готовил сюрприз!

Три года мучений, сплошного страдания, с его стороны – красивые фразы, спокойный эгоизм, а по временам – грубость и издевательство. Я же всё время надеялась, сперва более сильно, потом лишь втайне, почти подсознательно, а всё надеялась. И первое время, если бы только он сказал: «Ксеня, забудем всё», я бы всё забыла, ещё более любила бы его, а теперь уже ничего нет, пустое место. Только видеть я его не могу, тяжело, сразу теряю равновесие.

Сперва я мучилась страшно – не знала, как себя вести, какую позицию занять. Я не могла понять самого факта – после стольких лет любви и дружбы стать в один день ненужной. И его поведение не соответствовало словам. Уверяя, что я остаюсь его другом, он всё же после первого же разговора закрыл плотно дверь в свою комнату, которая раньше всегда была открыта. Этим он сразу прекратил всякую близость. Закрытая дверь стала символом разрыва, она меня угнетала и мучила более всего.

Сразу после того К.К. стал отказываться от мелких услуг. Всегда требовательный, не затруднявший себя ни одним лишним движением, он прекратил обращаться ко мне с просьбами, сам вставал из-за стола за всякой мелочью или звал прислугу, на вопросы отвечал «всё равно». Прежде он всегда был окружен вниманием, ему давалось лучшее, о нём заботились в первую очередь, теперь я очутилась в непонятном мне, невозможном положении. Отец детей, хозяин дома… и закрытая дверь, и молчание за столом, нетерпеливое «всё равно» на вопрос, касающийся еды или хозяйства. Какой-то выход надо было найти, а выхода не было.

Тогда я решила уехать, предоставить ему свободу, квартиру, обстановку. Я понимала только одно: что борьба бесполезна. К.К. (не могу теперь звать его Костей!) надо достичь этой новой цели, испытать до дна то новое, что в нём появилось, и только тогда – и то не обязательно! – он меня сможет опять оценить. Я сказала ему: живи, будь счастлив, регистрируйся с новой женой, я рада буду, если ты будешь счастлив. Он посмотрел на меня изумлёнными, неверящими глазами, в которых виднелась радость. Должно быть, он ждал такого ответа, но сомневался, получит ли. А получив, принял его как должное, как вообще всё, что принимал от меня – невенчанной жены, друга и помощника во всех его делах.