Каждые сто лет. Роман с дневником

Дальнейшее – молчание. Мама демонстративно включила пылесос, а я достала из холодильника коробку с тортом и поехала в Пионерский посёлок. Мне было обидно до слёз: почему мама не ценит того, что я делаю для семьи, почему не хочет признать, что я всем для неё пожертвовала? Никогда не произнесу эти слова вслух, они звучат пошло и глупо, но всё-таки их написала.

Марианна Аркадьевна жила в однокомнатной квартирке на восьмом этаже блочного дома. Квартирка захламлённая, тесная, заставленная мебелью. На книжных полках – камни, закрывающие доступ к книгам. Раскормленный кот обнюхал мою сумку и удалился на балкон, где у Марианны была и курилка, и цветник одновременно. Пахло табаком и геранью.

Хозяйка принарядилась, я впервые увидела её не в строгом тёмно-синем жакете и длинной юбке, а в просторном балахоне без рукавов. Поразили её руки – тонкие и бледные, они напоминали стебли увядающего растения, не догадывающегося о своей скорой гибели. Торт Марианна приняла недоверчиво, проверила срок годности и даже обнюхала коробку, точно как кот – мою сумку.

– У нас недавно соседка отравилась несвежим кондитерским изделием, – объяснила Марианна. – Посиди в комнате, я сейчас. Достань пока рюмки из секретера и открой коньяк!

Я повиновалась, хотя совсем не хотелось пить коньяк посреди бела дня. Рюмки, судя по всему, не покидали секретер целую вечность, потому что успели прилипнуть к полке намертво. Я побоялась их разбить, поэтому – клянусь, только поэтому! – открыла дверцу соседнего отделения, думая, что найду там другую посуду. Но увидела только стопку книг и два фотопортрета в дешёвых рамках: на одном молодая женщина с красивым, хотя и несколько простоватым лицом, на другом – профессор Матвеев К. К. в мундире преподавателя Горного института, по-моему, тот самый снимок, который впоследствии выбрали для памятника. Но я не могла оторвать взгляда от фотографии женщины.

– Это моя мама, – сказала Марианна Аркадьевна.

Я и забыла, как тихо она ходит! В руках у Марианны дрожал поднос, ходуном ходили чашки с чаем, из одной уже пролилось на блюдце. Я забрала у неё поднос, поставила на стол и, точно как маму утром, усадила Марианну на диван. Кот с недовольным мурявканьем вернулся с балкона в комнату – осуждал меня за бестактность.

– Простите, Марианна Аркадьевна… Я просто рюмки искала. Я не шарила специально, вы не думайте!

– Рюмки-то на самом видном месте стоят, – ехидно сказала Марианна, и я стушевалась. Не хотелось упрекать старуху в неопрятности. Вблизи она выглядела совсем дряхлой, сквозь редкие, крашенные в рыжий цвет волосы проглядывал череп. – А фотографии эти я тебе так и так собиралась показать. Дай-ка их сюда.

Я послушалась, принесла портреты. Марианна погладила фотографию мамы согнутым пальцем.

– Красивая, верно?

– Да. Красивая.

– Она из деревни была, сирота. Но в городе быстро освоилась, хотя ей нелегко пришлось – мама со мной вместе приехала в Свердловск, отца я не помню, он умер сразу после моего рождения. Устроилась уборщицей в Горный институт, мыла и в музее. Я там и выросла – среди минералов… Воображала, что это моё царство, что я там – царица. Вот и царствую до сих пор. А потом мама умерла от скоротечной инфекции, врачи просмотрели – лечили, да не от того. Я ещё в школе училась, никого и ничего у меня в целом свете не было, только музей. И Константин Константинович.

– У него с вашей мамой был роман?

Марианна возмутилась:

– Зачем же сразу роман? Не все такие, как… – Она запнулась, но прикусила губу не без удовольствия – увидела, что я прекрасно поняла, о ком речь. – Константин Константинович был прекрасный человек и великий учёный. Первооткрыватель месторождений, неутомимый исследователь, недооценённый гений. Но ему не повезло с семьёй, жена была вздорная, балованная дворянка. Они расстались перед войной, Ксения Михайловна уехала куда-то на Дальний Восток с младшей девочкой. Дети ему тоже, каждый по-своему, доставили мучений. Старшую дочь Юлю хорошо помню – красивая была девушка! Артисткой в Ленинграде стала. Но характер – вулкан! Один его сын, кажется, с ума сошёл, другой погиб, а вот третий профессором стал, выдающимся. Что с той девочкой, младшей, не знаю. Сам Константин Константинович незадолго до войны сошёлся со своей лаборанткой Агнией.

– Вы уверены? – В дневниках Ксении действительно упоминалась Агния, но только в связи с институтскими делами.

– Абсолютно уверена. Агния даже успела родить ему дочку, он назвал её Любовью.

– Он много что называл любовью, – не удержалась я.