Каждый день декабря

* * *

– Когда ты утром позвонила и проворковала голоском сказочной феи – таким, точно избавила мир от зла и собираешься спеть мне колыбельную…

– Не подозревала, что у меня есть такой голос.

– Обычно нет, именно поэтому я так удивился, услышав эти мелодичные нотки. Когда этот манящий, как у морской сирены, голос шепнул мне на ухо, что сегодняшний день как нельзя лучше подходит для развлечений… – говорит Рори, хватаясь за края жестяного подноса и глядя на меня с вызовом, – я не понял, что речь идет о развлечениях, связанных с риском для жизни. Следовало бы догадаться, что у тебя на уме было именно это, само собой! Вчерашний день был частью плана, и его целью было внушить мне мысль, что Белл – взрослая, разъезжает по усадьбам и не вынашивает безрассудных, исполненных опасностей замыслов…

– Это не опасно, Белл не опасна, она веселая, – возражает Марша.

Я обнимаю малышку за пояс, а она крепко хватает меня за руки.

– Она права, – со знанием дела киваю я.

– Посреди поля растет дерево.

– Да, но если этой ночью тебе не сделали лоботомию, ты никоим образом не врежешься в него, скатываясь под этим углом.

– Это ты так считаешь.

– Я знаю. Будет весело. Ты только посмотри, как это заманчиво!

Мы стоим на вершине холма, и я повожу руками по сторонам – внизу расстилаются поля, припорошенные мягким, нетронутым снегом. Пирамидальные кроны деревьев укутаны снежными шапками, из каминной трубы на заснеженной крыше сельского дома курится дымок.

Рори обозревает открывающийся с вершины упоительный вид, медленно кивает, и в уголке его рта появляется усмешка, какую я раньше не видела.

– Кто вперед!

И он катится вниз.

* * *

Мы, наверное, десятый раз поднимаемся на холм – Рори, как всегда, несет Маршу, держа под мышкой, точно ковер, а малышка визжит от радости и заявляет, что сегодня – самый лучший день во веки веков. Я пыхчу рядом, неся подносы и хохоча, и от этого на холодном воздухе у меня то и дело перехватывает дыхание. Мы торим тропы в снегу и по очереди гадаем, кого изображает идущий впереди – собаку, змею, барсука или лошадь.

Постепенно на бровке холма появляется все больше народу, и мы, продрогшие до костей, пересмеиваясь, бежим к машине. Я подбрасываю Рори до дома, и он предлагает продолжить вечер, когда я сдам Маршу с рук на руки. Мне хочется согласиться. Вместо этого я мотаю головой и отказываюсь – страх влюбиться по уши не дает мне насладиться идеальным окончанием идеального дня.

О, как тяжко среди идиотов!
Поищу собеседников поумнее

[26].

Четырнадцатое декабря

Рори

– Это же полный абсурд, чтобы взрослый разумный мужчина, – это его слова, не мои, – не мог жить так, как ему хочется. И эти ваши нелепые заявления – у меня нет слов. Каким это образом я смогу восстановить свою репутацию, сказав, что я – алкоголик? Я начинаю сомневаться, что вы разбираетесь в том, как управлять репутацией. Да будет вам известно, мои фанаты, которых много и большинство из них – женщины, хотят видеть меня…

Ник Уайльд уже не одну минуту вопит на меня по телефону.

Я весь день разруливаю проблемы. Говорят, никогда не работайте с детьми и животными, но, честное слово, с ними гораздо проще. Вообще жизнь была проще до появления игрового шоу «Остров любви».

– А что касается предложения сократиться в выпивке – я уже не говорю о реабилитационном центре, – то это просто оскорбительно. Назовите хоть одного преуспевающего мужчину моего возраста, который не выпивает за обедом бокал вина. Знай я, что вы – из чистоплюев, которые сахара не едят, жизни радоваться не умеют и хвалятся своей добродетелью, я бы никогда вас не нанял…

Я держу телефон подальше от уха. Сегодняшний день представляет собой разительный контраст со вчерашним, который я провел с Белл, а потом с родителями. То, что происходит сейчас, – это просто безумие.

Когда мама узнала, что утром я катался с заснеженного холма, она, точно цирковой тюлень, захлопала в ладоши и запрыгала по кухне, как будто я сейчас дам ей ведерко рыбы. Когда я по глупости подтвердил, что провожу время с подругой, мама на радостях чуть не опрокинула кухонный стол. Добавить про то, что я предложил Белл продолжить вечер, пусть даже она отказалась, я не рискнул. Отчасти я опасался того, что мама на куске старых обоев нарисует баннер со словами «Пожалуйста, встречайся с моим сыном!» и установит его возле квартиры Белл.

Меня грызет чувство вины из-за того, что я рассказал ей о Белл. Оно как-то само вырвалось, прежде чем я успел осознать последствия. Нужно поговорить с мамой и довести до ее сознания, что я просто не могу начать встречаться, что нужно уважать память Джесс, а флиртовать с каждой встречной – это что-то прямо противоположное. Нужно найти время для такого разговора, но чувство вины – в последнее время оно не оставляет меня в покое – подсказывает, что расстраивать маму, когда она так больна, жестоко, это точно ее расстроит. У нее есть гораздо более существенные причины для беспокойства, чем желание сына остаться холостяком. Я снова мысленно переключаюсь на звонок.