Каждый охотник (сборник)

– Ты где была? – спрашиваю Машку поздно вечером, уже ночью, когда она появляется в прихожей раскрасневшаяся, со спутанными волосами, пахнущая дождем и юностью. Она смеется над моей показной строгостью, вешается на шею.

– Валентина звонила?

– Мама твоя.

– Не волнуйся, – сбрасывает туфли, ветровку, путаясь в брюках, направляется в ванну, – в глаза я ее мамой называю.

– Она волнуется.

Машка скрывается за мутным стеклом душевой кабинки и пытается перекричать шум воды:

– Я зайду к ней завтра. Пусть не ругается. Ей не о чем волноваться.

Иду на кухню, ставлю чайник на газ. Включаю телевизор. Машка появляется через несколько минут, запахивает халат, закручивает волосы в полотенце. Выхватывает пульт и перещелкивает на музыкальный канал.

– Чаю мне, – смеется. – С клубничным вареньем! Она не звонила?

Я бросаю взгляд на сотовый, отрицательно мотаю головой.

– А ты можешь забыть о ней?

Смотрит с интересом. Даже любимую Аврил убавила.

– А если я не хочу забывать о ней?

– И тебе это томление кажется сладостным?

Вытягивает ноги, ловя рукой соскальзывающую с колена полу халата. У дочери удивительные ноги. И пальцы на ступнях длинные и тонкие. Почти как у нее.

– А томление бывает взаимным?

– Наверное, – она пожимает плечами, подхватывает на ложечку клубничину и, поднося ее ко рту, оставляет на столе пунктир ароматных капель. – Об этом говорить сложно. Надо быть внутри ситуации. Вот если бы ты спросил о чем-то общем.

– Откуда берется равнодушие?

– Что ты имеешь в виду?

Она обжигает пальцы об исходящую паром чашку, хватает себя за мочку уха.

– Представь ситуацию, – я задумываюсь. – Все прекрасно. Ничего не меняется, но что-то происходит. Еще несколько дней назад она радовалась даже голосу в телефонной трубке. Потом остается только радость при встрече. Затем и эта радость уменьшается. Теперь она зажигается только во время секса. Если зажигается. Проходит еще какое-то время, и остается только равнодушие. Или не только.… Но она больше не вздрагивает от поцелуев и спокойно продолжает сушить волосы у зеркала. То, что недавно приводило ее в трепет, теперь оставляет холодной. Я же закипаю изнутри. Я не могу без нее. Ее голос, ее запах, ее тело способны… унести. А она вдруг становится раздраженной. Потом исчезает вовсе, сказав только: – Пока. Я позвоню.

– И ты ждешь звонка? – спрашивает Машка.

– Жду.

– Она ошиблась, – говорит Машка.

– Во мне? – не понимаю я.

– Причем тут ты? – кривится Машка. – В себе. Ты же сам почувствовал это, когда сказал, что ничего не меняется. А если она хотела перемен? Если она надеялась на перемены, новые ощущения? Выйди на улицу, поймай за рукав первую встречную женщину, насколько велика вероятность, что тебе будет с ней хорошо?

– Почему же тогда не объяснить? – не понимаю я. – Не сказать прямо?

– Она женщина, – говорит Машка. – Она не обязана объяснять. Женщина никому ничего не обязана. Да и скучно – объяснять.

– А что – не скучно?