Каждый раз, целуя…

Что-то в женщине показалось Мэтью смутно знакомым, но он не мог понять, что именно. Он наблюдал, как женщина раскладывала коробки, а потом, когда она повернулась, чтобы спуститься по лестнице, и Мэтью полностью увидел ее, у него перехватило дыхание.

– Что ж, – ухмыльнулся Сомертон, теперь, по крайней мере, цель нашего пребывания здесь ясна.

– Но что же все-таки она здесь делает? – Мэтью и не ожидал ответа на свой вопрос.

Бросившись через улицу, он подбежал к женщине в тот момент, когда она взялась за ручку дверцы экипажа, и повернул лицом к себе.

– Нет, – прошептала Дженнет, – не здесь и не сейчас. Ты все испортишь.

Она забралась в экипаж, и Мэтью последовал за ней. Не обращая на него внимания, Дженнет продолжала смотреть в окошко, и Мэтью, повернувшись, увидел, как слуга постучал в дверь дома, а потом побежал к экипажу. В тот момент, когда он вскочил на свое место, дверь дома отворилась, и появилась невысокая светловолосая женщина.

– Поехали! крикнула Дженнет, откинувшись на подушки из черного бархата.

– Кто эта женщина?

– Моя подруга, Виктория, – ответила Дженнет и, отодвинув занавеску, взглянула в окно.

Виктория? Ну да, мисс Ситон. Женщина, которая заботилась об осиротевших детях.

Но почему Дженнет пряталась от подруги?

Мэтью продолжал смотреть, как мисс Ситон, взяв коробки, провожала взглядом отъезжающий экипаж, и внезапно все понял – коробки были теми же самыми, которые Дженнет накануне несла из магазинов, они предназначались не ей, а сиротам.

Сиротам.

Не ей.

Господи, Мэтью почувствовал себя полным идиотом.

На протяжении двух последних дней он возмущался ее поведением, а она просто покупала одежду осиротевшим детям. Да, решил Мэтью, он определенно круглый дурак.

Наконец Дженнет расслабилась и вздохнула, не представляя, что делать с мужчиной, сидевшим напротив нее. Все годы, когда она к Рождеству привозила одежду сиротам Виктории, никто, кроме Софии, не знал об этом, и она совсем не хотела, чтобы кому-то это стало известно. Покупка одежды детям приносила ей удовлетворение, но ей не требовалось, чтобы восхищались ее благотворительностью, – она предпочитала оставаться неизвестной.

Виктория гордилась тем, что делала для сирот, но не желала брать деньги у своих друзей, хотя, как знала Дженнет, иногда их ей не хватало. Несмотря на то, что в этот раз Дженнет оставила пакеты и коробки на месяц раньше обычного, Виктория, несомненно, поймет, что они к Рождеству.

– Я просто обязан извиниться перед тобой, – тихо сказал Мэтью.

– Да?

– Ты не хочешь облегчить мне задачу. – Наклонившись вперед, он сжал ей руки.

– И за что ты извиняешься? За то, что подумал обо мне плохое? Зато, что назвал меня избалованной? Или за то, что целовал меня без разрешения?

– Я никогда не буду извиняться за то, что целовал тебя.

От его чувственной улыбки у Дженнет в груди громко стучало сердце, и она просто молча смотрела Мэтью в лицо. Полумрак экипажа не позволял ей хорошо его видеть, но Дженнет и с закрытыми глазами могла видеть каждую черточку его лица. Она с удовольствием нарисует его или, еще лучше, напишет маслом его портрет. Угольный карандаш никогда не сможет ни отобразить рыжие пряди в его темно-каштановых волосах, ни передать цвет его глаз – цвет штормового неба.

– Но я обязан извиниться за то, что подумал о тебе плохое. Мне и в голову не пришло, что все те веши, ты покупала для сирот.

– Ты даже не спросил. Ты просто решил, что я все покупаю для себя.

– Я совершил ужасную ошибку. – Мэтью уставился в пол экипажа. – Прощу тебя, прими мои искренние извинения.

Ей немножко хотелось и дальше подразнить его, но Мэтью говорил честно, и Дженнет сказала:

– Извинения приняты.

– Почему ты просто не сказала мне, что делаешь? – тихо спросил он.

– Я покупаю детям одежду не ради того, чтобы все хвалили меня зато, что я стала такой щедрой.

– Тогда почему ты это делаешь?

– Потому что дети должны носить приличную одежду. Потому что Виктория – моя близкая подруга и из гордости не возьмет у меня деньги. – Дженнет помолчала и шепотом добавила: – Потому что это нужно делать и у меня есть возможность это делать.

– И тебе не важно, что думают о тебе люди, – кивнул Мэтью.

Если бы он только знал, насколько ошибочно его высказывание.

– Если им хочется считать меня беспечной транжиркой, пусть считают. Я знаю правду.

– Теперь и я знаю.

– Но не потому, что я решила рассказать тебе, – напомнила ему Дженнет.

– Мне не следовало садиться сюда, – тихо сказал он.

Не следовало, но Дженнет не хотелось, чтобы он вышел прямо в этот момент.

– Мы можем проехать еще немного. Мать знает, где я, и не станет слишком беспокоиться, если я задержусь немного дольше обычного.

– Кто-нибудь может увидеть нас. – Он слегка стиснул ей руки.

– Верно, но сейчас очень темно.

– Слуги могут распустить сплетни.

– Никогда.

– Понятно. Неужели после того, что я сказал о тебе, ты сможешь оставаться в моем обществе хоть на минуту дольше, чем необходимо?