Каждый сам за себя

– Хочу, чтобы ты понимала: я не мальчишка, которым можно вертеть, я не буду терпеть твои выходки. У меня своя жизнь, свои принципы, свои планы. Я не хотел, чтобы ты вмешалась во всё это. Честно: не хотел. Увидел тогда тебя в ресторане и понял это. Жаль, что наши желания никого не интересуют, и вот ты стоишь сейчас здесь. Делаешь вид, что боишься меня, утверждаешь, что не хочешь. Мы можем и дальше изводить друг друга. А можем попробовать вести себя иначе. Как считаешь, можем?

– Нет. – чётко и осознанно высказалась Кира. Макс, устало прикрыв глаза, улыбнулся.

– Ничего другого от тебя и не ожидал. – с явным удовольствием протянул он. А потом открыл глаза и обжёг этим взглядом. Он стиснул челюсти до желваков на скулах, оценивающе прищурился. – Впрочем, так даже интереснее. – заверил Макс и выбросил руку вперёд, чтобы ухватить Киру ладонью за затылок и с силой притянуть к себе. – Вот так. – ядовито оскалился он, прежде чем впиться в её губы, прежде чем жадно смять её лицо грубой хваткой.

Кира упиралась из последних сил, но ладони соскальзывали с мужских плеч, не достигая и малейшего видимого результата, а шею ломило от собственного напряжения и давления его руки. В попытке издать стон отчаяния она раскрыла губы шире и впустила его язык. Такой же наглый, упрямый, несгибаемый! Протестующе замычала, но на этот бесполезный жест лишь потратила силы. Уступать Максим и не думал. Он напирал и напрочь ломал оборону. Рычал, как дикий голодный зверь, упиваясь её сопротивлением. То ли целовал, то ли доказывал своё право быть. Быть рядом с ней, в ней, быть главным! Желал подчинить, завладеть любым способом.

А она боролась. Не с ним, не против него. Кира боролась за себя, слишком чётко осознавая утопичность нарастающей страсти. И это он тоже знал! Потому и оставался непробиваем. Потому ни на мгновение не усомнился в правильности действий. Знал с самого начала! И так подло молчал…

Кира принялась без разбора колотить по нему кулачками. По спине, по плечам, по шее. Вымещала злость и обиду. Вымещала всё то, что так старательно прятала внутри. Это был страх сделать первый шаг, выдавить из себя первое слово, неуверенную улыбку. Это было первое принятие себя как женщины в его глазах. Это было желание вызвать его интерес, заставить задержать взгляд, попытка быть с ним на равных, ведь это казалось таким важным тогда…

А Максим не отпускал. Любой её жест, каждый вздох выворачивал в свою пользу. Прижимал к себе так жадно, так сильно. Забываясь, стонал. Угрожающе и зло. Возбуждённо рычал на ухо, игриво прикусывал мочку. Потом что-то шептал. Что-то пошлое, низкое, мерзкое… А ненавидела Кира себя. За то, что слушает, за то, что жаждет большего. К чёрту правила и условности! К чёрту принципы и выдержку! Она впервые чувствует себя живой, сильной, способной на многое. Впервые, кроме отвращения и ненависти, внутри горит другое, не такое страшное, но не менее опасное пламя. И впервые его не хочется потушить. Вот только сопротивление уже не остановить. Сопротивление достигло пика, а её мужчина своего предела. Предела терпения и желания. И потому, больно сжав ладонью её челюсть, подбородок, верхнюю часть шеи, он удовлетворённо застонал. Оттого, как совершенна она в своём стремлении удержаться на плаву, не поддаться, не утонуть вместе с ним. Как совершенна она в своей гордости и неприступности. Как совершенна в борьбе с самой собой. И даже проступающая дрожь не портит этого идеала женственности. Ведь была слабой и сильной одновременно… мягкой и в то же время решительной. Особенной. Для него. Единственной.

Кира рьяно царапала кожу перчатки и независимо рычала. Говорить не могла, но смотрела прямо в глаза! Так, что черти в аду, предвкушая, разжигали пламя под котлами. И желала сдохнуть только за то, что посмел посчитать своей… Макс тоже смотрел и дурел оттого, что хочет так! Против воли, против правил, вопреки здравому смыслу. Молодую и глупую… Такую правильную, открытую, честную. Хотя порой её прямолинейность буквально загоняла в тупик. И всё внутри разрывалось только лишь от её запаха, от нереальных стонов, от звука её голоса. Совершенного, как музыка. Хотелось, чтобы она кричала не от злости. Хотелось, чтобы кусалась и царапала спину, но не в попытке защититься.

Невозможность медлить двигала вперёд. Толкала в шею так, что едва успевал переставлять ноги. Пока не поймали точку опоры. Кухонный остров. Кира забилась в его руках. Но сделала это недостаточно сильно. Она заметалась под его давлением. Но слишком поздно. Она замерла, выдерживая его сумасшедший взгляд, но страха в ней было непозволительно мало, чтобы появилась залётная мысль остановиться. А контакт был такой, что прошибало насквозь. Искрило между ними. Больно било по нервам. Всё так же сжимая рукой в перчатке её лицо, Макс ослабил ремень брюк. Он приспустил бельё и освободил член, который давно сводило каменным стояком так, что больно было физически.