Каждый выбирает по себе

Моя любовь к тебе  – как горная вершина
или волна солоноватая морская.
Все, чем я жил и чем живу, она вершила,
ни на минуту от себя не отпуская.

Я видел, как она растет и как шагает,
то сокрушительна, а то нетороплива.
Она то стужей леденит, то обжигает,
пора прилива у нее, пора отлива.

Она не бросит ни за что, но и не просит
бежать за ней, когда за дверью непогода.
Она раскинется тайгой, где нету просек,
а то прикинется рекой, где нету брода.

А ты все так же дорожишь лишь небом синим.
Зачем ты веришь в эту ложь, не понимаю,
и так растерянно дрожишь под небом зимним,
и так испуганно живешь от мая к маю.

* * *

С мокрой травы в лесу
                    стряхиваю росу.
Хочешь, стихотворенье
                    из лесу принесу?
В комнате, еще темной,
                    чмокнешь во сне губами.
Земляникою пахнет теплой?
                    Сеном? Или грибами?
Где-то кузнец стрекочет,
                    травинка щеку щекочет  –
тебя разбудить от солнца
                    стихотворенье хочет.
А ты все не просыпаешься,
                    все ты не просыпаешься,
одними губами сонными
                    медленно улыбаешься:
«Что, мол, опять за шалости?
                    Нет в тебе, видно, жалости!
Где же черты солидности,
                    признаки возмужалости?..»
Все это знаю издавна  –
                    не к чему повторенье.
Тихо выходим из дому  –
                    я и стихотворенье.
Мутную тишь дремотную
                    ранняя птаха будит.
Нет у меня солидности,
                    видимо  – и не будет.
Дачу еще не выстроил,
                    не обзавелся чином.
Толстую палку выстрогал
                    ножиком перочинным.
Иду не спеша, помалкиваю,
                    палкой своей помахиваю,
с мокрой травы в лесу
                    стряхиваю росу.

«Лес лопочет у окна…»

Лес лопочет у окна
                    в полудреме.
Женщина живет  – одна
                    в чужом доме.
Дом не брошен, не забит.
                    Войди в сени  –
и почувствуешь: забыт,
                    забыт всеми.
Полумрак и тишина,
                    ничего кроме.
Женщина живет  – одна
                    в чужом доме.
На диване дремлет кот
                    ожирелый.
Муж ей дарит в Новый год
                    ожерелье.
Он ей много покупал,
                    много купит.
Тянутся к ее губам
                    его губы.
Занавешено окно,
                    постель постлана.
Все вокруг занесено.
                    Уже поздно.
Лес бормочет у окна
                    в ночной дреме.
Женщина живет  – одна
                    в чужом доме.

«Как медленно тебя я забывал…»

Как медленно тебя я забывал!
Не мог тебя забыть,
                    а забывал.
Твой облик от меня отодвигался,
он как бы расплывался,
                    уплывал,
дробился,
                    обволакивался тайною
и таял у неближних берегов  –
и это все подобно было таянью,
замедленному таянью снегов.
Все таяло.
                    Я начал забывать
твое лицо.
                    Сперва никак не мог
глаза твои забыть,
                                        а вот забыл,
одно лишь имя все шепчу губами.
Нам в тех лугах уж больше не бывать.
Наш березняк насупился и смолк,
и ветер на прощанье протрубил
над нашими печальными дубами.
И чем-то горьким пахнет от стогов,
где звук моих шагов уже стихает.
И капля по щеке моей стекает…
О, медленное таянье снегов!