Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

Линейное письмо Б – письменность бронзового века, известная по табличкам из обожженной глины с острова Крит и некоторых материковых поселений – Пилоса и Микен. Вот пример этого письма, взятый из опубликованной в 1956 году книги Майкла Вентриса и Джона Чедвика «Документы на греко-микенском языке»[53]:

На мой взгляд, расшифровка линейного письма Б – одно из величайших культурных и интеллектуальных достижений человечества. Поначалу было неясно, к какому языку относятся знаки, но среди них встречались повторяющиеся сочетания с различными окончаниями, в которых были распознаны падежи, указывающие на принадлежность языка к индоевропейской группе. На этрусском, например, алфавит которого очень близок к латинскому, мы умеем читать, произносить звуки вслух, но самого языка при этом не знаем. Скорее всего, это язык не индоевропейский, и мы никогда его не поймем, если только к нам в руки не попадет что-нибудь наподобие Розеттского камня. В линейном письме Б более семидесяти различных символов, и поэтому ясно, что оно должно быть слоговым. Есть в этом языке и некоторые идеограммы: например, чтобы обозначить кувшин или колесную повозку, соответственно рисуют одно или другое. Обозначения цифр в десятичной системе были распознаны довольно быстро. Оставалось ответить на два вопроса: какие звуки соответствуют слогам и на каком языке написаны таблички? Майкл Вентрис, архитектор, участвовавший в расшифровке секретных сообщений немецких люфтваффе во время Второй мировой, использовал логические сетки, которые постепенно заполняли все больше пробелов, а Джон Чедвик, изучавший ранние древнегреческие тексты и диалекты, позднее пришел к убедительному логическому заключению, что это должна быть какая-то архаическая форма древнегреческого языка, имевшая хождение за семь-восемь веков до Гомера.

К сожалению, сами надписи оказались далеки от текстов Гомера или Софокла и передавали не поэзию, а бухгалтерию: кто кому сколько должен мер зерна или оливкового масла и в уплату за что, кто что пожертвовал на религиозный праздник, кто сколько должен заплатить за те или иные полевые работы. Не все было понято и переведено полностью, но ведь предшествующее хронологически линейное письмо А до сих пор сопротивляется всем попыткам расшифровки – предположительно как раз потому, что это другой, неизвестный, пока не поддающийся классификации язык. Мой дедушка Рудольф, Майкл Вентрис, Джон Чедвик, Оливер Сакс и где-то с краю я сам в роли очарованного зрителя – вместе мы могли бы составить прекрасную команду расшифровщиков в каком-нибудь невообразимом мире мечты и волшебства. А величайшая из всех подобных загадок – Фестский диск: это глиняный диск, тоже с Крита, покрытый знаками оригинального спиралевидного письма, которое ни в каких находках более не встречается, кроме нескольких крошечных фрагментов. Для меня он символизирует ограниченность наших возможностей в чтении мира – мира в целом таинственного. Были шарлатаны, утверждавшие, что расшифровали текст диска, но прочитать его в действительности не смогут и самые мощные суперкомпьютеры будущего. И когда приходит некто и заявляет, что расшифровал текст Фестского диска, мы точно знаем, что перед нами мошенник или безумец.

33. Медленное чтение, долгий сон

В моих увлечениях нет ничего эзотерического. Все они связаны с фундаментальными проблемами того, кто мы такие, – ведь и когда мы говорим о близнецах, мы исходим из того, что как личности все мы уникальны. Чтение знаков в линейном письме Б, как и вообще «чтение мира», даже если представляется нам чем-то исключительным, на самом деле свойственно всем людям. Однако каковы же мои будни? Кто мои друзья? Что такое вообще моя жизнь? Всякое самоописание дается мне с трудом, потому что у меня проблема с зеркалами. Когда я бреюсь, я, конечно, гляжу на себя в зеркало, потому что стараюсь не порезаться, но вижу только свою щеку, а не человека. До сих пор не могу точно сказать, какого цвета у меня глаза. Раздумывать о себе, да и в целом кружить вокруг собственного пупка мне крайне неприятно. Но некоторые обыденные вещи я про себя знаю и могу их назвать. С близняшками Фридой и Гретой меня роднит внимательность к собственному расположению в пространстве по отношению к другим. Я особенно остро ощущаю его, когда выступаю перед большим количеством зрителей. Участвуя в круглых столах и публичных дискуссиях, я могу ясно мыслить и рассуждать только в том случае, если собеседник сидит справа от меня. Когда он оказывается слева, я всегда чувствую, что мне приходится принимать неестественную позу. То же самое происходит и в кинотеатре. Если я смотрю фильм вместе с кем-то, то пусть он лучше сядет справа от меня, иначе совместный просмотр превратится для меня в пытку. Лучше всего я воспринимаю экран, когда смотрю на него немного левее центральной оси, то есть слегка повернувшись вправо. Хотя вообще-то я очень редко хожу в кинотеатр: смотрю не более трех-четырех фильмов в год.