Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

Ограничения при съемках были почти удушающими. Сотни тысяч туристов, ежегодно посещавших пещеру в Ласко, нанесли ей серьезный ущерб своим дыханием и испарениями тел, и теперь в Шове все нужно было сделать правильно. Ведь в Ласко грибок добрался до красок и прямо-таки пожирал наскальные изображения. Поэтому пещера Ласко была полностью закрыта для посещений, как и целый ряд других пещер, например испанская Альтамира. Примерно двадцать восемь тысяч лет назад пещера Шове была засыпана оползнем, практически запечатана, и атмосфера в ней с тех пор оставалась неизменной. Высокопрочную, тяжелую стальную дверь на входе следовало открывать как можно реже и держать запертой. Для съемок можно было лишь на короткое время открыть ее, чтобы войти, затем еще раз, когда мы окончательно покидали пещеру, и потом запереть. Нам разрешалось брать с собой только то, что мы могли нести на себе. Мы могли работать в пещере лишь вчетвером, считая меня, и только одну смену в день, по четыре часа, и к тому же на все съемки нам отвели меньше недели. Двигаться можно было лишь по металлическому настилу примерно шестьдесят сантиметров шириной, а наши осветительные приборы не должны были излучать тепло – все это были совершенно логичные меры. Снаружи никакой помощи быть не могло, потому что для этого пришлось бы снова открывать стальную дверь. Мы сами собрали очень маленькую камеру 3D, собственно, две параллельно подключенных камеры, не больше спичечных коробков. Тогда еще не было миниатюрного оборудования, а сохранять оцифрованные данные было весьма непросто. Я говорю об этом, потому что все это требовало команды с необыкновенными качествами, чтобы каждый при необходимости мог взять на себя работу другого. Со мной были оператор Петер Цайтлингер, его ассистент Эрик Зёлльнер, оба австрийцы, решительные, сильные и компетентные, и компьютерный гуру Каспар Каллас из Эстонии. Каспар сам снимал фильмы, разработал важнейшую часть программного обеспечения для «Аватара» Джеймса Кэмерона и вдобавок был блестящим оператором. Я выставлял свет с помощью плоской переносной панели и записывал звук, когда мы снимали разговоры с учеными. За несколько минут до входа в пещеру мы каждый раз методично проверяли весь свой инвентарь так же, как авиапилоты проходятся по своим чек-листам перед пассажирским рейсом. Но в один из съемочных дней при крутом спуске на нижний уровень пещеры сломался аккумулятор устройства для хранения данных. Напряжение у него было нестандартное, поэтому его никуда нельзя было подключить. Что делать? Чтобы выбраться на поверхность, пришлось бы открыть дверь. Мы потеряли бы драгоценный съемочный день уже через несколько минут после его начала. Тогда три члена команды разработали план: стоя на коленях на узком настиле, они разобрали аккумуляторный пояс. Из инструментов нам понадобились только тонкая отвертка и швейцарский армейский нож, а я, как ассистент во время хирургической операции, держал фонарик для этой троицы. Меньше чем за час они сами собрали аккумулятор, и мы смогли начать съемку. Я рассказываю об этом потому, что со мной в команде всегда работали технические специалисты высочайшего уровня, готовые без колебаний справляться с любыми трудностями, возникшими на пути. Сохранность пещеры и вправду требовала от нас большой осторожности. По возможности нужно было почти не дышать, а чихнув, можно было ненароком сдуть угольную пыль с рисунков, в которых используется черный цвет. В одном месте на песчаной почве виднелся след ребенка – собственно говоря, следа было два, потому что рядом с детским параллельно шел след волка. Дело в том, что в доисторические времена большим входом в пещеру пользовались не только люди, но и крупные животные, главным образом – особый вид теперь уже вымерших пещерных медведей, которые на зиму забирались сюда в берлогу. Мы не могли приблизиться к этим следам, но меня до сих пор занимает вопрос: шел ли волк следом за ребенком, или они шли рядом, как друзья, или же волк оставил свои следы спустя сотни или тысячи лет? В этих пещерных рисунках много непонятного – к примеру, здесь найдено изображение мамонта или шерстистого носорога, которое было дорисовано уже в гораздо более позднее время. Радиоуглеродный анализ изотопов угля, которым нанесены рисунки, позволил довольно точно определить, что они были начаты одним художником, а спустя больше пяти тысяч лет закончены другим: как если бы картину, начатую при первых египетских фараонах, закончил кто-нибудь уже в наши дни.