Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары

Когда Вернер был в школе, он никогда ничего не учил. Он никогда не читал книг, которые должен был читать; он никогда не зубрил. Казалось, что он никогда не знал того, что должен был знать. Но на самом деле Вернер всегда знал все. Он был очень чутким. Мог услышать тишайший звук, а десять лет спустя очень точно вспоминал это событие. Тогда он рассказывал об этом и воспроизводил этот звук в нужный момент. Но он совершенно не способен ничего объяснять. Он знает, он видит, он понимает, но он не может ничего объяснить. Это не его. Он все впитывает, но когда возвращается к чему-то прошлому, то все предстает в измененном виде.

Непростое дело – цитировать собственную мать, и я не решаюсь во всем с ней согласиться. Полагаю, что с тех пор уже научился кое-что объяснять. Но к избыточной саморефлексии, к созерцанию собственного пупка по-прежнему испытываю неприязнь.

Я лучше умру, чем пойду к психоаналитику, – думаю, что это занятие лживо по самой своей сути. Если осветить всю комнату до последнего угла беспощадным светом, то жить в ней станет невозможно. Так же обстоит дело и с душой – если освещать все ее уголки, то места для жизни уже не останется. Я убежден, что психоанализ вместе со многими другими чудовищными ошибками своего времени сделал XX век ужасным. Да и весь XX век в целом я считаю ошибкой.

13. Конго

Время после окончания школы было важным и в другом смысле. На Крите я сел на корабль в Александрию. Денег было мало, и, чтобы пропутешествовать как можно дальше, я купил самый дешевый билет – место на открытой палубе. Но, как только в Александрии я сошел на землю Африки, меня тут же обвели вокруг пальца. Какой-то представитель власти в униформе потребовал заплатить причальный сбор в размере примерно 10 долларов и выдал взамен квитанцию. И сразу же после уплаты я сообразил, что больше никому из пассажиров этот сбор платить не пришлось. Египтянам уж точно, а несколько греков лишь посмеялись над обманщиком. С этого момента я стал глядеть в оба. Египет в моих воспоминаниях словно накрыт пеленой. Помню Каир, поездку по железной дороге вдоль Нила до Луксора и дальше – в Долину царей. Затем через Асуан я отправился в сторону Судана. К югу от Асуана через Нил нет переправ, там слишком быстрое течение, поэтому мне пришлось проехать от Шеллаля до города Вади-Хальфа на пыльном грузовике. Дальше были Хартум и Омдурман. Но любопытство увлекало меня все дальше, в Конго. Всего годом ранее, в 1960 году, эта страна провозгласила независимость и теперь погрузилась в хаос и войны между племенами. Не работало ни одно учреждение, правопорядок как таковой перестал существовать. К тому же шла борьба между правыми под предводительством Чомбе и Мобуту и социалистами – в их числе был Лумумба[13], который был вскоре убит. Я хотел там побывать, потому что задавался вопросом (хотя прямые сравнения тут не работают), как Германия после Первой мировой столь стремительно скатилась от цивилизации к варварству нацистов. В Конго причины деградации были другие, они были связаны с опустошительными последствиями колониализма, но я хотел понять, почему обрушились сами основы прежнего порядка. Как случилось, что в стране снова воцарился каннибализм? Кроме того, на востоке Конго возникли политические фигуры, взращенные отнюдь не западными политическими элитами, – Гизенга, Мулеле и Гбенье. Они представляли исконные африканские традиции, а европейский дух Африке был навязан.