Дальше вверх по течению Нила нет нормального сухопутного сообщения с Южным Суданом – река заболочена и постоянно разливается. Поэтому на маленьком почтовом самолете я полетел в Джубу. Оттуда было уже недалеко до границы с Конго. Я все еще хорошо помню рыжую землю и дома, в том числе довольно большие, крытые темным тростником. В Джубе я сразу же подхватил амебную дизентерию, махнул обратно, пробыв там всего один день, и в конце концов как-то добрался до Асуана в Египте, где забрался в сарайчик для садовых инструментов. Медицинской страховки у меня не было. Все быстро шло под откос. Помню, как натянул свитер и трясся от озноба, несмотря на жару. Багажа у меня почти не было, одна спортивная сумка. В лихорадочном бреду я видел, как уплываю далеко в море, и вдруг почувствовал, как что-то кусает меня за руку. Рыба? Может, акула? В ужасе я подскочил, и тут крыса, спрыгнув с локтя, пробежала прямо по моему лицу. Рядом копошилось еще несколько крыс. Выпрямив руку, я обнаружил, что в рукаве прогрызена большая дыра. Думаю, крыса собирала шерсть для своего гнезда. На щеке я обнаружил ранку от другого укуса. Щека раздулась, и даже недели спустя место укуса мокло и никак не заживало. Из меня выходила только кровавая пена, но я все же попытался навести порядок, тщательно разложив под собой газеты. В жизни мне часто случалось опускаться низко, иногда даже очень низко, но так худо мне не приходилось никогда. Я понял, что из этого сарая надо выбираться.
Помню резкий свет солнца снаружи, и вот уже несколько мужчин столпились вокруг меня. Я думал, что это бред, но они и вправду говорили по-немецки. Это были техники из Siemens, которые устанавливали тогда турбины на Асуанской плотине. Сама плотина была построена инженерами из Советского Союза, но силовые установки монтировали немцы. Врач прописал мне какие-то зверские пилюли, и я долетел до Каира самолетом. А оттуда уже добрался домой. Однако главным моим везением было не то, что мои восемнадцать лет помогли мне справиться с болезнью, а то, что я так и не пересек границу Конго. В 1992 году, будучи короткое время руководителем венского фестиваля «Виеннале», я пригласил в качестве гостя польского писателя и философа Рышарда Капущинского. Для меня это был человек, который глубже всех понял Африку и сумел добраться до востока Конго за год до меня, тоже через Джубу. Он провел там полтора года, и за это время его арестовали сорок раз и четырежды приговорили к смерти. Я спросил, какой из тех дней он считает самым плохим. «Худшим днем» из всех оказалась целая неделя, когда он валялся в подземелье, приговоренный к смерти, а пьяные солдаты подбрасывали ему ядовитых змей. «За эту неделю, – сказал Капущинский, дотронувшись до головы, – у меня поседели волосы». Волосы у него были не просто седыми, они были белее снега. «Скорее, опуститесь на колени, прямо здесь, – велел он мне, – и благодарите Бога, что вас там не было». Кроме него, из всех отправившихся туда корреспондентов живым вернулся только один.