Несколько лет спустя, когда я собирался снимать короткометражные фильмы, возник вопрос: не надо ли мне основать собственную кинокомпанию? Ответ был мне ясен. Я не найду продюсера, по крайней мере для тех проектов, которые меня привлекают, а значит, нужно все делать самому. Вот поэтому я, учась в школе, параллельно зарабатывал деньги. Один эпизод сохранился у меня в памяти до мельчайших деталей. Некая кинокомпания заинтересовалась моим синопсисом к фильму, но я стремился во что бы то ни стало избежать личного к ним визита. Мне только что исполнилось пятнадцать, телом я был еще ребенок: половое созревание и взросление начались у меня несколько позже. Переговоры прошли в форме обмена письмами, потом последовал телефонный звонок. Кажется, это был первый телефонный разговор в моей жизни, но я очень не хотел, чтобы меня видели. Сегодня такое уже нельзя себе представить. Постоянно откладывать встречу было невозможно. Я принял приглашение и отправился в мюнхенское бюро кинокомпании.
В прихожей стояла тяжелая камера тридцатых годов на мощном штативе, сделанная под старину. Секретарша посмотрела на меня с удивлением. Меня пригласили в большой роскошный кабинет. Кожаные кресла, громоздкий письменный стол из орехового дерева, за ним двое мужчин, продюсеры. Оба смотрели мимо меня вглубь приемной, вытянув шеи, словно кто-то пришел к ним с ребенком, а сам еще не вошел. Только вот кроме меня никого не было. Прошло несколько секунд, прежде чем они это поняли. Я хотел представиться, но не успел, потому что один из продюсеров громко загоготал и хлопнул себя по ляжкам. Другой встал и, тоже со смехом, бросил в мою сторону: «Ну и дела, уже и детсадовцы хотят снимать кино!» Не произнеся ни звука, я развернулся на каблуках и вышел. Я ни секунды не чувствовал себя оскорбленным. Только подумал: вот кретины, они ничего не смыслят. Моя внутренняя решимость лишь окрепла. Оглядываясь назад, я бесконечно глубоко благодарен судьбе за то, что из той встречи ничего не вышло. Невозможно даже представить, где бы я очутился, начни я работать там, к тому же мой тогдашний проект был совсем сырым. Подобно канатоходцу – слева пропасть и справа пропасть, – я шел все дальше, и будто по широкой дороге, а не по тонкому канату.
Создание собственной фирмы казалось все более неизбежным. Мама смотрела на это с тревогой. В конце концов она предложила проконсультироваться с мужем ее подруги в Аахене и получить его совет. Этот человек был крупной шишкой в экономике Федеративной Республики в первые годы ее существования. Звали его профессор Вагнер, он занимал правительственные должности и тогда, если я правильно помню, был председателем Союза угля и стали, который позднее разросся до Европейского союза угля и стали. Большой авторитет, корифей экономики, никаких сомнений. Вагнер выслушал меня с минуту и затем громыхающим голосом прочел доклад о сложностях киноиндустрии. Я, мол, видимо, не в себе, мне следует, уж извольте, сначала изучить экономические науки, а по возможности еще и юриспруденцию, потом узнать на крупном предприятии, как работает мир финансов. Еще мне запомнились медвежьи шкуры на стенах его приемной – трофеи, добытые в Карпатах на охоте в обществе румынского генсека. В ушах у меня еще долго гудело и после того, как я от него ушел. Но свою компанию я все-таки открыл. Отец тоже прослышал о моих планах. И написал мне хорошо аргументированное письмо, в котором изложил свое видение ситуации в мировом кино; смотреть, мол, приходится одну дрянь, стоит ли с этим связываться. Еще он мне прямо сказал, что для такой профессии у меня не хватает пробивных способностей, которые уж точно понадобятся.