– Я не верю в то, что ничего никогда нельзя изменить, – шепнула она. – Наша сегодняшняя встреча – знак судьбы!
В двери зала проскользнул бледный, озабоченный Генкин и прямиком направился туда, где сидели Пак и Снегирев. Встав за их спинами, он начал что-то тихо говорить, и Меркулов заметил, как у Пака разом закаменело лицо, а улыбочка Снегирева стала казаться приклеенной. Что происходит?
Пак резко поднялся и бросил несколько слов сидевшему рядом мужчине. Встал и Снегирев. В сопровождении Генкина они направились к выходу из зала. Арнольд Григорьевич свернул к своему месту и сообщил:
– Придется отъехать. Возможно, надолго. Так вы не забудьте, Петр Алексеевич, я вас жду для взаимно интересного разговора.
– Хорошо, – кивнул Меркулов и, когда Генкин отошел, спросил у Ирины: – Что там у них стряслось?
– Наверное, им опять дерьма в карман наложили, – невесело усмехнулась она. – Или они кому-нибудь нагадили, да испачкались сами. Бизнес по-русски!
– И часто так?
– У каждого свой «бон шанс», – подмигнула она и неожиданно предложила: – Поехали ко мне? Это недалеко, на Бронной. Можем мы себе позволить помянуть друга юности вдвоем, без этого стада? Здесь больше поминают убиенного Малахова.
– Даже не знаю, – протянул Петр. В душе он уже предвидел, чем и как должна закончиться их столь неожиданная сегодняшняя встреча. Он хотел этого и одновременно отчего-то боялся.
– Поехали! – решительно сказал Ирина. – Найдем и выпить, и закусить.
– Вместе выходить, наверное, неудобно, – вполголоса предположил Петр. – Слишком много глаз. Я выхожу первым. Моя машина стоит за углом, выйдя из подъезда, сверни направо, там увидишь.
– Ты у меня всегда был самый умница, – глаза Ирины сияли. – Иди, я не заставлю тебя долго ждать.
Немного посидев для приличия за столом, Меркулов еще раз выразил соболезнования Лидии, просил ее не забывать его и вышел из зала. Спускаясь по лестнице, он невольно ускорил шаги – ему хотелось бежать: так велико оказалось нетерпение, словно все волшебным образом вернулось на двадцать лет назад…
На Бронной у Ирины была прекрасно обставленная, просторная четырехкомнатная квартира на пятом этаже дома из крупного желтого кирпича – некогда эти дома принадлежали Управлению делами ЦК, и Петр подумал, что, может быть, за долгие годы их разлуки она переехала сюда с Ленинского, где жила много лет назад?
Неприятным сюрпризом для него оказалось, что Ирина жила не одна – нет, дома никого не было, но под вешалкой Меркулов приметил теплые серые шлепанцы большого размера; в ванной, куда его проводили вымыть руки, на полочке кроме пенальчиков с помадой, коробочек с тенями и тюбиков крема стояли несколько бутылочек импортного мужского одеколона и флакон дезодоранта. А в решетчатом ящике для белья он заметил приготовленную для стирки белую мужскую рубашку. Все это ему стало крайне неприятно и даже обидно, словно в детстве, когда тебе обещают роскошный, желанный и долгожданный подарок, а потом с кислой миной подсовывают вместо него какую-то сущую ерунду. Но что поделать – жизнь есть жизнь, а задавать лишних вопросов он не хотел.
Ирина быстро накрыла стол в гостиной. Вернее, небольшой столик – как раз на двоих, – выставив на него хрустальные рюмки, бутылку шведской водки и вазочки с закусками. На широком подоконнике Петр заметил клетку с чижиком – веселая певчая лесная птичка скакала по жердочкам, раскачивалась на трапеции и косила черной бусинкой глаза на незнакомца, прежде чем решилась выдать нежную, щемящую сердце трель.
– Подарок Ояра, – Ирина неслышно подошла сзади к рассматривавшему клетку с птичкой Петру и положила руки ему на плечи. – Его зовут Танька. Ты же, наверное, помнишь, Юри всегда любил делать странные и неожиданные презенты.
– Танька? – не оборачиваясь переспросил Петр. – Но чижихи не поют! А это явно молодой чиж. Давно он у тебя?
– Не-а, – она ласково развернула его и, чуть коснувшись щеки горячими губами, повела к столу. – Просто Ояр назвал его как-то очень чудно, не по-русски, может, по-своему? Но похоже на Таньку. Правда, Танька?
Чиж ответил на голос хозяйки заливистой трелью и начал старательно чистить перышки.
– Давай не будем обижать его память, – Ирина сама разлила водку по рюмкам. – Мы с тобой знали Ояра лучше всех, даже лучше его Лидии, поэтому выпьем за то, чтобы земля ему была пухом. Ну, не смей отказываться!
Меркулов взял рюмку и поглядел ей прямо в глаза: они говорили ему совсем о другом – не о памяти ушедшего Ояра, а об их собственной памяти, за которую она и призывала его выпить. И глаза Ирины обещали ему многое.
«Мы словно догоняем друг друга на карусели, – подумал он, – и никак не можем догнать».
Выпив водку, он попросил ее принести еще одну рюмку, сам наполнил ее и прикрыл тонким кусочком черного хлеба.
– Вот теперь и душа Ояра с нами.