Казнь Мира. Книга третья (СИ)

Ничего спрашивать Хоуфра не решился, лишь оглядывал стены и высокий идол, сделанный оборотнями: это было легко понять по тому, как обработан камень, выбиты и отшлифованы мелкие детали, даже по формам фигур. Хоуфра много путешествовал по другим странам, глаз у него был намётан. Драконы, как наиболее искусные, неживой материал творчеством превращали в подобие жизни. Из дерева выточенная змея, казалось, зашипит и скроется в траве. У драконов имелись инструменты для работы любой тонкости, да и алхимия труд упрощала. В Эю своя школа мастерства, тамошние ремесленники предпочитали фантазию точности, потому их творения больше походили на объёмные рисунки, нежели на что-то из мира настоящего, и выдумка позволяла простить многое, хотя требовала высокого навыка. Что до оборотней… они, знавшие о строении животных всё, каждую мышцу на их теле способные описать, высшего искусства не достигли — инструментов не создали подходящих. Змеиный идол был невероятно груб. Если его поставить куда-нибудь среди скал, то да, наверное, нечто рукотворное в нём узнается, но в ряду работ мастеров южных стран такое показывать стыдно. Так рассудил Хоуфра, но, поймав взгляд Яроваты, укорил себя. Не такие мысли должны были рождаться у него.

Вокруг змеиного идола разместились несколько поменьше, все — тотемы племён. Даже олений стоял, хотя кто вспоминал об отверженных как о равных? Это удивило Хоуфру и поселило в его сердце надежду. Однако больше его внимания привлек каменный ворон, одна половина которого была вымазана сажей.

— Как считаешь, кто это? — спросила Яровата, указав на змея.

Подойдя ближе и прищурившись, Хоуфра разглядел перья, нарисованные углём и уже почти стёртые. Выточить их из камня скульптор пытался, но бросил ещё у основания шеи.

— Старший Радужный Змей, Айдохведо.

Яровата кивнула и продолжила:

— Скажи, помнишь ли ты, что чувствовал, глядя на радугу последние двадцать лет?

Немного отойдя от изумления, Хоуфра пожал плечами.

— Никогда об этом не думал. У меня жизнь была такая, что любоваться радугой не появлялось желания.

— Быть может, ты вспомнишь… Кто из оборотней равнодушен к ней? Это лента небес Афелиэ.

Хоуфра искренне задумался, хотя и не надеялся ответить утвердительно. На юге радуга была тусклее, чем на севере, или же сквозь печаль виделась такой. В день освобождения из Даву Хоуфра призвал дождь, чтобы смыть с себя чёрную дрянь и остудить уже охваченное жаром тело. Была ли тогда радуга — не узнать. А вот после штурма и звёздного ливня…

— Да, да… — бормотал Хоуфра, представляя её, но больше волновало ярко-рыжее солнце, которое озарило его жизнь, хотя казалось, что всё кончено.

— Солнце живое, — продолжил он громче и сосредоточившись. — Когда мы покидали Даву, я это остро почувствовал.

Сказал бы про присутствие Духа, но так сильно лгать не посмел. Живым солнце сделалось не из-за шаманских чувств. Но уловив нужную мысль, он сумел закончить.

— А радуга мёртвая.

На это Ядула тоже кивнула.

— Что случилось с Радужным Змеем? — спросил он.

— Его нет. Он погрузился в Колодец скорбеть о том, кого потерял.

Больше Хоуфра ничего не уточнял. Ему довольно живо представилось, как Змей несся по алеющим небесам наперерез взбесившемуся Аватару. Но даже силы Старшего Духа недостаточно, чтобы сдержать такую мощь, а убить Живущего на Земле он не мог. Да и не просто Живущего — друга… Хоуфра наблюдал, как летела за горизонт звезда Эллариссэ, но тогда и не подозревал, какую ещё потерю понёс мир. Неосязаемую, уловимую лишь для тех, кто от рождения награждён тонким чутьём к всеобщей душе.

— Я не шаман, Яровата. Я скорее догадался, нежели ощутил его гибель.

— Неужели ты, — она подошла так близко, что Хоуфра невольно отступил, — дитя Саландиги и Силинфэль себя считаешь бездарным? Такое невозможно.

— Я слишком много воображал про наследие Саландиги, и что в итоге? Не надо копать там, где ничего нет.

— Хоуфра, — она коснулась его руки, — как ты можешь говорить, что нет ничего, когда прошёл через земной полюс на ту сторону мира, чего не сумел даже твой отец? Разве для того, чтобы пройти ледяными тропами, не нужно глубокого понимания бытия и того, что его одухотворяет? Тебя никто не учил быть шаманом, все кругом представляли тебя царём. Но ты неосязаемо следовал судьбе. Я поняла это, увидев тебя с Ядулой в наших чертогах. Это больше, чем чудо.

Хоуфра случайно толкнул ногой ворона. Тот покачнулся, но, вовремя подхваченный, не упал. Обратив на идола внимание, Хоуфра сжал губы: на разукрашенной сажей половине глаз блестел как живой, а чернота прятала грубость тела. Только холод камня мешал заблуждениям.

— Тогда Ядула настоящая шаманка. Она разгадала, куда скрылись твои дети, а я — слепой.

— У Ядулы тоже есть талант. В зачатке, — Яровата отвела взгляд.

— Разве отец не старался вас обеих обучить? Одна заняла бы место верховного шамана, а вторая — в племени.