Казнь на Вестминстерском мосту

— Какие факты нам известны? — начала она. — Двое депутатов парламента были убиты ночью на южной оконечности Вестминстерского моста, им перерезали горло, потом их тела шарфом привязали к фонарному столбу. Первым был сэр Локвуд Гамильтон, вторым — мистер Вивиан Этеридж. — Она посмотрела на Зенобию. — Зачем этой женщине — как, кстати, ее зовут?

— Флоренс Айвори.

— Зачем Флоренс Айвори убивать обоих? Они оба имеют какое-то отношение к тому, что она потеряла ребенка?

— Нет, только мистер Этеридж. Я тоже не понимаю, почему полиция считает, что она убила и сэра Локвуда.

Шарлотта была в замешательстве.

— Мисс Ганн, а вы уверены, что у нее есть повод для опасений? Разве вы исключаете возможность того, что полиция просто опрашивает всех, у кого имелись причины обижаться на одну из жертв, в надежде что-нибудь выяснить, убедиться, что на самом деле у них нет оснований подозревать миссис Айвори или вашу племянницу?

На лице Зенобии промелькнула улыбка, одновременно и ироничная, и веселая, и опечаленная.

— На это можно только надеяться, миссис Питт, но Африка сказала, что полицейский, пришедший к ним, оказался необычным человеком; он хотя бы не бушевал и не угрожал им и, кажется, совсем не обрадовался, когда выяснил, что у них был веский мотив. Флоренс рассказала ему свою историю и даже не пыталась скрыть ни глубину своего горя от потери ребенка, ни свою ненависть к Этериджу. Африка сказала, что наблюдала за его лицом и считает, что он предпочел бы альтернативный результат своего расследования. В самом деле, она не сомневается, что история произвела на него сильное впечатление. Но она также уверена и в том, что он перепроверит все факты и вернется. А так как у них нет свидетелей, которые подтвердили бы, что они находились в доме, который, кстати, недалеко от Вестминстерского моста, и так как у них имеется веский мотив, и так как у Африки есть достаточно денег, чтобы нанять кого-нибудь, кто совершил бы действие как таковое, — они боятся, что их арестуют.

Шарлотта тоже так считала, хотя ей и казалось маловероятным, что эти женщины убили Локвуда Гамильтона. Также маловероятным, но не невозможным казалось то, что по Лондону свободно разгуливает еще один убийца.

— Тогда, если это не Африка и не миссис Айвори, — проговорила она, — значит, кто-то другой. Нам стоит выяснить, кто именно!

Зенобия боролась с подступающей паникой. Она владела собой, но Шарлотта ясно видела по ее глазам, что она отлично представляет огромность стоящей перед ними задачи и ее почти полную безнадежность.

Веспасия села попрямее в своем кресле, вздернула подбородок и заговорила, однако в ее словах слышалась скорее отвага, чем уверенность, и все это понимали.

— Я уверена, Шарлотта что-нибудь придумает. Давайте обсудим это за обедом. Ну что, пойдем в малую столовую? Я решила, что там будет уютнее — уж больно красивый вид открывается на цветущие нарциссы.

Она встала, отмахнувшись от поспешившей ей на помощь Шарлотты, и направилась к двери с таким видом, будто ничего необычного в сегодняшнем обеде нет, будто он устроен исключительно для того, чтобы подкрепить старую дружбу и завязать новую, будто нет более серьезной темы для обсуждения, чем что надеть сегодня вечером и кого навестить завтра.

В утренней столовой пол тоже был паркетным, как в холле, а французские окна выходили на мощеную террасу. В горках, стоявших вдоль стен, красовался минтонский [22]фарфор в бело-голубой гамме и полный белый с золотом и завитушками сервиз фабрики «Рокингем». Стол с раздвижными ножками и откидной крышкой был сервирован на троих, и горничная уже ждала, когда можно будет подавать суп.

Когда они приступили ко второй перемене, которая включала цыпленка и овощи, и когда слуги на время оставили их одних, Веспасия подняла голову и встретилась взглядом с Шарлоттой, и та поняла, что пора начинать. Она тут же позабыла, что на тарелке у нее лежит сочное мясо и отличающаяся особой сладостью первая весенняя брюссельская капуста.

— Если это анархисты или революционеры, — осторожно начала Шарлотта, взвешивая каждое слово и пытаясь не думать о Флоренс Айвори и ее ребенке или о Зенобии Ганн, спокойной, внимательной, но под внешним самообладанием остро переживающей за племянницу, — или маньяк, тогда очень мало шансов, что мы узнаем, кто это сделал. Следовательно, мы должны направить свои усилия туда, где у нас есть хоть какая-то вероятность успеха, то есть мы должны допустить, что сэр Локвуд и мистер Этеридж были убиты тем, кто знал их обоих и имел личные мотивы, чтобы желать им смерти. Насколько я знаю, существует всего несколько побуждений, достаточно сильных, чтобы подвигнуть здравомыслящего человека на такую крайность: ненависть, которая подразумевает месть за прошлые обиды; жадность; страх перед некоей физической опасностью или, что более вероятно, страх потерять нечто дорогое — например, доброе имя, любовь, честь, или положение, или просто каждодневное спокойствие.