— Моя фамилия Джобсон, я ничего не сделал…
— Очень хорошо. Джобсон, который ничего не делал, отвечайте: в последние несколько месяцев вы рассылали постоянным клиентам бесплатные упаковки улучшенных «Никодимовых пилюль»?
Управляющий, наверное, подумал, что его хотят разыграть или обмануть. Помолчав несколько секунд, он сказал:
— Нет, конечно. Мы не рассылаем бесплатных лекарств.
— Позвольте, я процитирую: «новые, улучшенные „Никодимовы пилюли Проптера“ победят бессонницу, которая прежде могла возникать при употреблении этого средства. Для достижения желаемого эффекта принимайте капсулы строго в указанном порядке, дважды в день».
— Первый раз слышу! — воскликнул Джобсон, казалось, совершенно искренне.
— Что входит в состав ваших пилюль?
— Большей частью молочный сахар, затем печеночные соли, винный камень, лакрица, гомеопатическая доза мышьяка, шпанские мушки, кофе, сарсапарель…
— А каломель?
Джобсон вытаращил глаза. Видно, он понятия не имел, что это такое.
— Вещество, получаемое из ртути, — быстро пояснил я. — Используется, как правило, в качестве слабительного.
— Нет! — серьезно произнес управляющий. — Ни в коем случае.
— Выпускаете ли вы ваше снадобье в форме желатиновых капсул?
— Нет, — ответил Джобсон, — они получились бы слишком дорогими. Мы спрессовываем порошок в таблетки.
Холмс посмотрел на меня. Его глаза торжествующе сверкали.
— Очень хорошо, — сказал он. — Нас ждет кеб. А вами, мистер Джобсон, могут заинтересоваться в Скотленд-Ярде. Думаю, инспектор Тобиас Грегсон захочет навестить вас в ходе своего расследования.
Остановив экипаж возле ближайшей почтовой конторы, Холмс дал телеграмму Грегсону с настоятельной просьбой встретить нас в брайтонском отеле «Роял Альбион» или, если это невозможно, прислать к нам «самого толкового» из своих людей, поскольку речь шла о смертельной угрозе.
Кеб привез нас на вокзал Виктория, и мы, не теряя времени даром, сели в пульмановский вагон. Вернуться в Брайтон удалось только к шести часам. Солнце клонилось к закату, вдали, за Куинс-роуд и Уэст-стрит, плескалось море. Наконец мы подошли к «Роял Альбион». Постояльцы гостиницы уже спускались к раннему ужину. Среди них мы увидели грустного, помятого Эдмунда Герни. Он, по-видимому, ничего не знал о ночном бдении возле его постели.
Холмс, как сокол за добычей, наблюдал за ним через открытую дверь. Я не понимал, чего он выжидает. Если опасность настолько велика, почему не поговорить с парапсихологом? Мы уселись в кресла в углу вестибюля, возле карликовой пальмы в медной кадке. Наш подопечный меж тем уже завершал свою трапезу. Он налил воды из графина, открыл маленькую жестяную коробочку, лежавшую возле него на столе, и достал оттуда желатиновую капсулу — последнюю из «улучшенных» «Никодимовых пилюль». На мой взгляд, если предыдущие девятнадцать не причинили ему вреда, то и от этой не случилось бы ничего дурного.
Но Холмс, очевидно, думал иначе: он вскочил с места, молниеносно пересек вестибюль и, ворвавшись в обеденный зал, выбил жестянку и капсулу из рук Герни. Тот, оторопев от столь внезапного нападения, мертвенно побледнел и утратил дар речи. Остальные гости тоже сидели безмолвно и неподвижно. Все воззрились на нас. Картина была достойна кисти живописца: худощавая фигура великого детектива зловеще нависла над обескураженным ученым, зрители застыли в молчаливом испуге. Из оцепенения всех вывел голос, неожиданно раздавшийся за моей спиной:
— Мистер Холмс, сэр! Мистер Холмс!
Обернувшись, я увидел мужчину в трехчетвертном пальто и со шляпой в руках. Это был инспектор Тобиас Грегсон.
Поздним вечером Холмс, Грегсон и я расположились в нашей гостиной. Полицейский опустошил стакан и покачал головой:
— Я впервые стал свидетелем столь беззастенчивого нападения, мистер Холмс.
— Герни держал в руках свою смерть, Грегсон. Я в этом не сомневался. Он все равно что прижимал к себе бомбу, готовую вот-вот взорваться.
— Как вы можете такое утверждать, не зная, что было в той пилюле?
Холмс поднес к трубке огонь.
— Мой дорогой друг, в ней точно содержался каломель, и анализ это непременно покажет. Полагаю, доза составляет около десяти гранов.
— Она несмертельна, — нехотя заметил я. — В крайнем случае у человека расстроится пищеварение.
Холмс, казалось, пропустил мою ремарку мимо ушей. После нескольких минут тишины Грегсон заговорил о том, что, по-моему, не имело отношения к последнему событию дня:
— О профессоре Чемберлене и мадам Эльвире я могу сказать вам следующее, мистер Холмс: получив от вас письмо с программкой представления и фотографиями артистов, я навел справки. Кто предупрежден, джентльмены, тот вооружен. Лицо дамы, признаюсь, мне незнакомо. А вот «профессора» я узнал. В наших досье тоже имеется его портрет. Прежнее дело Чемберлена было связано вовсе не с ясновидением, а с подделкой двух верительных грамот Банка Центральных графств. Он схлопотал шесть месяцев тюрьмы, но накануне суда едва не ускользнул от нас, сбежав в Северную Америку. По нашей просьбе власти Квебека выдали его нам.