Казна императора

Тешевич смерил тяжелым взглядом мальчишку, явно нарывавшегося на скандал.

– Я не знаю, кого вы имеете в виду, – поручик с трудом сдержался.

– Нас! – Юнец гордо закинул голову. – И если бы эти бандиты пришли ко мне, то я… Я…

Таившаяся до поры до времени злость вырвалась наружу, и Тешевич, не желая больше сдерживаться, рубанул по-армейски:

– Наложил бы в штаны.

Панна Анеля фыркнула, деликатно прикрывая ладошкой рот. Еще кто-то из сгрудившихся возле рояля хмыкнул, а никак не ожидавший такого афронта юнец сначала весь пошел красными пятнами, а потом просто взвился.

– Цо?! Цо пан мувив?..

– То, что слышал, – зло огрызнулся поручик.

– Ах так!.. Добже… Прошу панства до залу!

Юнец пробкой вылетел из комнаты, и Тешевич, стремясь парировать дальнейшие выходки, пошел за ним.

– Панове, увага!.. – действительно выскочивший на середину зала юнец замахал руками. – Цей пан оскорбил нас всех!.. И я… Я!.. Если бы был вправе, то вызвал бы его на дуэль!

Танец оборвался, все кругом зашумели, и по неодобрительным репликам да и по самой атмосфере Тешевич понял, что те, кто спровоцировал скандал, остаются в меньшинстве.

– Зачем же дуэль? – Тешевич вышел на середину и остановился напротив юнца. – Пан может сыграть со мной в русскую рулетку…

– Цо?.. Какая еще рулетка?

– А вот…

Медленным движением Тешевич вытянул из-под полы револьвер, освободил шомпол, и конические, маслянисто-желтые патроны во внезапно наступившей тишине со стуком начали падать на пол. Когда в гнезде остался только один патрон, Тешевич с треском прокатил барабан по рукаву, и, быстро поднеся к виску ствол, нажал спуск. Курок сухо щелкнул, выстрела не последовало, и поручик, опустив наган, машинально заглянул в дуло. Потом вздохнул и с нарочитой неспешностью протянул револьвер юнцу:

– А теперь вы, пан, не знаю, как вас…

– Цо?.. Я?.. – юнец завертелся под презрительно-насмешливым взглядом и вдруг взвизгнул: – То е ниц!.. То е фокус!

– Фокус? – переспросил Тешевич и, неожиданно вскинув револьвер, прицелился в угол.

Барабан провернулся еще дважды, прежде чем в зале прогремел выстрел, и пуля, сколов часть штукатурки, ушла глубоко в стену. По залу поплыл едкий пороховой дым, и Тешевич, окинув взглядом остолбеневших зрителей, негромко, весомо роняя каждое слово, сказал:

– Запомни, пан… Здесь нет никаких фокусов. И шуток я не люблю. А если играть со мной желания нет, то я не настаиваю…

Ни на кого не глядя, Тешевич пошел к выходу, и вдруг возле самой двери его перехватила пани Стефания.

– Браво, мой друг! – Ее глаза просто обдали Тешевича восторженно-синим блеском. – Я это могу оценить…

Поручик зло глянул на нее и, едва не обматерив экзальтированную дамочку, вышел вон…

* * *

Последний час перед Москвой вдоль железнодорожной колеи замелькали дощатые пригородные платформы, дачи, и один раз торжественно проплыла явно пришедшая в упадок помещичья усадьба. Шурка нетерпеливо поглядывал в окно и молчал. Ему страстно хотелось, чтобы их долгая, двухнедельная дорога с ее неурядицами, пьянством и солдатскими драками наконец кончилось.

И вот, оказавшись в конце концов на Каланчевской площади, Шурка растерянно озирался, глядя то на выстроенный в псевдорусском стиле Ярославский вокзал, то на снующий вокруг городской люд. Здесь, у трех вокзалов, поручика буквально оглушили шум и суета города, от которой он, как ни странно, успел отвыкнуть.

Из этого состояния его вывел неунывающий Чеботарев, который бесцеремонно хлопнул поручика по плечу и весело сказал:

– Эх, Шурик, в Сандуны бы сейчас!..

Яницкий, и так все утро старательно пытавшийся в вагонном туалете смыть с себя паровозную копоть, немедленно согласился:

– Я готов!

– Пока рано, – Чеботарев сразу посерьезнел. – Нам в одно местечко сначала надо…

Полковник сделал решительный шаг вперед и тут же, вслух чертыхаясь, отскочил обратно. Яростно загудевший клаксоном изрядно помятый «Делоне-Бельвиль» проскочил мимо них и, дребезжа всем кузовом, не переставая гудеть, поехал дальше.

Чеботарев поглядел вслед автомобилю, резко, из-за людской толчеи, сбавившему скорость, и покачал головой:

– М-да… Были когда-то и мы рысаками!

Потом подтолкнул Шурку, и уже минут через пять нанятый Чеботаревым извозчик чмокнул, встряхнул вожжами, и пролетка, стуча ошинованными колесами по московской булыге, тронулась, оставляя позади три вокзала со всей их сумятицей и гамом.

Сидя рядом с Чеботаревым, Шурка с интересом поглядывал по сторонам. Он не был в Москве лет десять и сейчас не узнавал города. Былая вальяжность бесследно исчезла, и хотя, казалось, и люд на тротуарах, и звенящие трамваи, и экипажи, и даже автомобили остались прежними, Шурка нутром чувствовал, что все стало другим.