Казна Херсонесского кургана

— А что ты имеешь против этого? — поспешно выпалил Верховцев. — Так устроен мир. Это способ жизни, на этом банки держатся…

— Правильно! — вскричал Джексон. — И я о том… Я бы еще понял эту хреновину, если бы смертным грехом было объявлено брать деньги под проценты, а не давать их. Ведь что получилось в христианском мире: христианам давать кому-то деньги под проценты нельзя, а брать можно. А не христианин мог давать взаймы, а кто в Европе был не христианин, а? Евреи! Их презирали, плевали в лицо, но брали, брали у них деньжата и постепенно вся финансовая система оказалась в их власти, а когда могущество Европы перекинулось в Америку, они взяли ее голыми руками. Ведь Америку сотворили немецкое трудолюбие, английская политэкономия и еврейский капитал. Вот истинные составные части марксизма, а вовсе не то, что потом написал об этом дедушка Ленин.

— Но ведь теперь христианство все это уже не запрещает, — вставил Верховцев. — Весь мир теперь этим занимается.

— Ну, во-первых, весь мир занимается тем, что берет, а дают только те, у кого есть, что дать. А есть деньги опять же у тех, кто занимается дачей в долг последние полторы тысячи лет, это во-вторых. И наследники тех, кто запустил христианам такую вот идейку, продолжают снимать пенки со всего мира по сей день.

— Жень, а ты не считаешь, что такие убеждения могут быть только у антисемита? — спросил Верховцев.

— Ни в коем разе, — возразил Джексон. — Более того, я хочу осветить тебе вторую сторону базирования христианства на иудаизме: она состоит в подсознательном признании евреев избранным народом. Обрати внимание, нет более страшного обвинения в области межнациональных отношений, чем обвинение в антисемитизме. Весь мир будет с равнодушием взирать, скажем, на то, как друг друга истребляют армяне и азербайджанцы, но какой подымется хай, если заденут евреев. Ну, а являюсь ли я антисемитом, то, скажу тебе прямо — нет. Любить их у меня больших оснований нет, но то же я могу высказать и в отношении к узбекам или киргизам, список может быть очень длинным. Ну, а работать с ними можно: у евреев есть ценное качество, которое мне импонирует — они не забывают делиться с теми, с кем работают — заработал сам, дай и другому. Я, можно сказать, поклонник их искусства, искусства жить: ведь чтобы человек сам себе на шею надевал хомут и при этом умиленно блеял что-то с благодарностью, для этого нужен настоящий талант.

Джексон отогнул манжет рубашки и посмотрел на часы:

— О, что-то я сегодня больно разговорчив, понесло в риторику…

— Все нормально, — сказал Верховцев. — А вещал ты действительно на уровне академических лекций, но это намного приятней, чем слушать пьяный бред Бельмондо.

— Только не надо оваций, — скромно ответил Джексон и, как бы оправдываясь, добавил: — видимо, внутренняя потребность высказаться присуща каждому смертному. Ты ведь знаешь, в каких кругах мне приходится вращаться: там говорят совсем на другом языке и на другие темы. И все же пора закругляться — мне рано утром на самолет.

Друзья встали и не спеша направились к выходу. В центре зала все тот же неугомонный Бельмондо пытался отбивать чечетку под задорную «славянскую» мелодию «Хава Нагила».

— Ну, Олег, давай прощаться, — Джексон протянул Верховцеву руку на улице. — Кто знает, когда теперь свидимся. Хороших тебе уловов!

— Ну, а тебе удачи в поисках сокровищ, — в свою очередь пожелал Верховцев.

Друзья улыбнулись и, пожав крепко, по-мужски, друг другу руки, направились каждый в свою сторону.

VI

Кто рано встает, тому и бог дает!.. Памятуя эту заповедь, друзья долго не отлеживались в Гениной хибарке, а спозаранку подтянулись к конторке по найму жилья. Явились задолго до открытия, но оказались далеко не первые — тут занимали очередь еще с ночи. Однако когда окошечко будки отворилось, толпа быстро рассосалась — желающим снять угол на текущий момент это убогое заведение решительно ничем помочь не могло.

— Ну, может, найдется хоть что-нибудь для двух невзыскательных мужчин? — голосом бедного родственника спросил Боб у работницы бюро. — Согласны на любую крышу, лишь бы не протекала…

— Ну, ничего нема, хлопчики, — ответила та. — Напряженка. Август — самый завал. В Сочи, Грузию никто не едет, боятся, все к нам… Потолкайтесь туточки на автостанции, хозяйки приходят, подбирают жильцов. Может, повезет.

— Слыхал, Боб, хозяйки подбирают жильцов, — уныло произнес Мироныч, когда они отошли. — Как тебе это нравится? А по моему разумению, должно быть как раз наоборот.

— В нормальной стране — да, а мы где живем, забыл?

— А Джексон, помнишь, уверял, бабки сами чуть ли не за руки курортников хватают, нарасхват разбирают. Раскатали губу…

— Устаревшая информация, — огорченно отмахнулся Боб. — Такое время — все меняется…

— И почему-то в одну сторону — худшую, — закончил его мысль Мироныч.

— Да-с, сударь, таковы паскудные реалии нашей жизни, и с ними хочешь — не хочешь, приходится считаться. А пока будем уповать на элементарное везение.