Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

— Понятно… О господи, да у вас, барин, и щеки обморожены. Давайте-ка я вам разотру. Так… А руки сами трите — вот снег.

Степка залез на полати и, свесив лохматую голову, смотрел, как отец растирал обмороженные лицо и руки ссыльному, как жандармы и ямщик грелись у печки, как мать ставила самовар.

— Вроде бы отходят щеки-то, — сказал отец. — Глядите — «- порозовели… А руки трите сильней, дайте-ка я сам. Вот так… Больно?

— Ничего, терпимо…

— Видите, и руки отходят. Хорошо. Ну как, мать, с самоваром?

— Подогреваю. Сейчас закипит.

— Вот и хорошо. Закусочку нам спроворь да водку достань из подпола. Водка для обмороженных — самое первейшее лекарство.

Сердобольная хозяйка старалась: ей хотелось обласкать арестованного и получше накормить. Уж больно худ он был: щеки ввалились, скулы обтянулись. Лицо казалось зеленоватым. По затрепанной шинели догадалась она, что студент.

Многих ссыльных и арестантов прогоняли через деревню, некоторых даже в кандалах. Знала она, что все это были «политические», страдавшие за то, что хотели сделать облегчение простому народу. Сколько раз плакала, глядя в окно на несчастных! Сколько раз выбегала, чтобы передать горшок молока да краюшку хлеба! А тут бог послал студента в дом. Как не пожалеть его? Как не похлопотать?..

Скоро приезжие, хозяин и старичок странник сидели за самоваром. Хватив по лафитнику и выпив горячего чаю, гости пришли в себя, разговорились.

— Спасибо вам, Николай Никифорович, если бы не вы — мы бы замерзли, — сказал молодой арестант.

— Вон Степку благодарите. Это он ходил до ветру и услышал, как вы кричали.

Арестант встал и, подойдя к полатям, пожал Степке руку.

— Спасибо тебе, Степа. Спасибо! А это возьми от меня на память. — Он достал из кармана маленькую книжечку в кожаном переплете и передал Степану.

— Ой, что же это?

— Басни Крылова. Ты читать умеешь?

— Умею. Еще у дьячка выучился.

— Вот почитай. И другим дай. Это хорошая книга.

— Спасибо!

— Басни, вы говорите? — спросил отец. — Это что же, вроде сказок?

— Да, но более правдивые.

— Ну-ка почитай, голубчик… Не знаю, как звать, величать-то вас.

— Меня зовут Евпиногор Ильич Вознесенский.

— Замысловато. Этак мы и не выговорим. Вы уж позвольте нам попросту, по-деревенски Егором Ильичом вас называть.

— Сделайте одолжение, я не обижусь.

— Так уважьте нас, Егор Ильич, прочитайте хоть одну басню.

— Пожалуйста.

Ссыльный взял у Степана книжку и открыл наугад.

— Слушайте:

— У сильного всегда бессильный виноват:

Тому в Истории мы тьму примеров слышим,

Но мы Истории не пишем;

А вот о том, как в Баснях говорят.

Все притихли, сосредоточились. Ксения Афанасьевна, сидевшая поодаль, поднялась:

— Погодите, я девок позову.

— Не надо! Им пора спать, — сказал отец. — Читайте дальше, Егор Ильич.

Ссыльный поправил очки и продолжал негромко, выразительно:

— Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;

И надобно ж беде случиться,

Что около тех мест голодный рыскал Волк…

«Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом

Здесь чистое мутить питье мое

С песком и с илом?!!…»

— Ишь ты, — усмехнулся хозяин.

Когда светлейший Волк позволит… — продолжал ссыльный и, прочтя несколько строк, перешел на бас:

— Молчи! устал я слушать.

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.

Сказал, и в темный лес ягненка поволок.

— Ай да басня! — воскликнул хозяин. — Значит, поволок… Съест, и потом ищи виноватого. Так и бывает.

Унтер закашлялся:

— Это что же, может быть, выходит, что мы, жандармы, тоже вроде волков?

— Вы — нет! — отозвался ссыльный. — Вы люди подневольные. Вы сами никого не смеете съесть. Вам, что прикажут…

— Вижу, разговор пошел не в ту сторону, — вмешался хозяин, — да и поздно… давайте-ка спать, господа.

— А далеко еще до Орлова?

— Всего три версты. Утром ребятишки вас проводят — им как раз в училище.

— Пусть ссыльный и ямщик стелются на лавках. А мы ляжем на тулупах у двери, — сказал унтер, — такой порядок.

— Это уж как вам угодно.

Ссыльный подал книжечку Степке и, расстелив на лавке тулуп, лег.

Степка, зажав книжечку в ладонях, подсунул их под щеку и сразу уснул…

Утром, еще затемно, ямщик растолкал храпевших жандармов. Те поднялись, гремя шашками, разбудили ссыльного. Перекусив и попив чаю, стали собираться в дорогу.

Метель прекратилась, под окнами, скрипя полозьями, прошли два обоза в Орлов. Ямщик запряг лошадь и, поблагодарив хозяев, выехал за ворота.

Ссыльный достал из мешочка жестяную коробочку чая, подошел к хозяйке.

— Это вам индийский, Ксения Афанасьевна, за гостеприимство. Простите, больше нечем отблагодарить.

— Что вы, что вы, голубчик! Зачем же? — смутилась хозяйка.

— Возьмите, я очень прошу вас. Не обижайте. У меня еще есть. Ведь ваш муж и сыновья спасли нам жизнь…

— Пошли! — грубо окрикнул старший жандарм и кивнул на дверь.

Ссыльный вздрогнул, молча пожал руки хозяину и старшему сыну, взглянул в полные слез глаза Степки и быстро вышел.

Жандармы затопали на крыльце. Степка и Пашка с холщовыми сумками выскочили вслед за ними.

Когда ссыльный и жандармы уселись, Степка попытался забраться в передок саней к кучеру.