Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

— У них… Но это временно. Я, братец ты мой, бильярдный мастер. Работая с отцом да с дядей по знатным домам. А как отец помер, дядя мне отставку дал… Вот и пришлось на зиму пристроиться у Топорковых. Но я уйду от них, непременно уйду. Сапуна знает весь Петербург.

— Что, у отца-то один ты был?

— Какое — один? Пятеро нас, да я от первой жены, вот мачеха и указала на дверь. «Дескать, живи, Игната, самостоятельно, ты теперь большой».

— Водочка подвела?

— Не водочка, а игра! Нашему брату пить не полагается. Кто на бильярде играет, тому водку и нюхать нельзя… Игра — страсть моя. Из-за нее и дядя выгнал, и мачеха тоже…

«Вот гусь! — подумал Степан. — И с этим шаромыжником мне предстоит жить? Ну что ж, все лучше, чем с тем молчуном…»

В дверь постучали.

— Степан, пожалуйте ужинать! — послышался голос хозяйки.

— Ого! Да ты по-барски устроился, — усмехнулся Михайлов.

— Иду! — отозвался Степан и поднялся.

— А может, после ужина со мной пойдешь? — спросил Михайлов.

— Куда?

— Известно куда, — лукаво подмигнул он, — на тайное собрание, где шарики гоняют.

— Не пойду! — строго сказал Степан.

— Ну, тогда и ждать не буду. Проваливай ужинать! — огрызнулся Михайлов и сам стал пить налитый Степану чай.

В соседней комнате, за столом, покрытым розовой клеенкой, собралось совсем другое общество. Хозяйка Авдотья Захаровна, в белом чепчике, ужинала вместе с двумя молодыми людьми, одетыми чисто и опрятно.

Степан распахнул дверь и сделал несколько шагов к столу:

— Здравствуйте! Приятного аппетита!

— Милости просим! — сказала хозяйка..

Длинноволосый молодой человек, с бледным бритым лицом, что-то жуя, кивнул.

Второй, аккуратно причесанный, с каштановой бородкой и дугообразными бровями, повернувшись, энергично поднялся, протянул руку:

— Рад познакомиться. Студент технологического, Артем Креслин.

— Степан Халтурин, рабочий.

— Верю! — вырвав руку и поморщившись, сказал Креслин. — А это мой однокашник, Игорь Пухов.

Тот, посмотрев на мужественное лицо Степана, с высоким лбом и умными серыми глазами, недоверчиво спросил:

— Вы, правда, рабочий?

— Да, столяр.

— Отлично! Мы с Артемом будем рады принять вас в свою компанию.

— Вот и слава богу! Слава Христу! — заключила хозяйка. — Уж я-то как рада-радёшенька, что вы сразу сошлись! Садитесь, Степан, как вас по батюшке-то, все забываю?

— Степан Николаевич.

— Садитесь, голубчик Степан Николаевич, вы, наверное, проголодались страшно?

— Спасибо, Евдокия Захаровна. Признаться, не ел с утра.

Студенты посматривали на Степана с интересом и, когда тот подкрепился, завязали непринужденный и сердечный разговор.

После ужина пили чай, а потом, по просьбе хозяйки, перекинулись в «дурака».

Уже часов в одиннадцать Степан спохватился:

— Извините, мне ведь завтра рано вставать.

— Да, да, конечно, — поднялся Креслин.

— А не найдется ли у вас чего-нибудь почитать? Давно я не держал книги в руках.

— А любите читать?

— Да, есть такой грех…

— «Дубровского» читали?

— Да, читал…

— А про Емельку Пугачева?

Степан насторожился. Еще в Вятке ему Красовский давал читать эту запрещенную книжку, где под безобидным названием было спрятано «крамольное» содержание.

«Испытывают меня?» — подумал он и, вспомнив, что у Пушкина тоже написано про Пугачева, осторожно спросил:

— Это «Капитанскую дочку»?

— Нет… не совсем то…

Тогда Степан, уловив испытующий взгляд Креслина, сказал:

— Читал и не совсем то…

— Отлично, Степан, отлично! — понимающе сказал Креслин. — Сегодня уже поздно, а завтра я для вас что-нибудь подберу интересное.

6

Работа в мастерской Топорковых не увлекала Степана. Рабочих там было немного, и в них не чувствовалось сплоченности. Каждый думал лишь о том, как бы побыстрей отработать положенное время и убраться домой.

Соседи по комнате жили отчужденно. «Сапун» все вечера пропадал в бильярдных, а «Молчун», как его прозвал про себя Степан, молился богу да ходил к невесте и больше ни о чем не хотел знать.

Зато со студентами у Степана завязалась настоящая дружба. Оба оказались хорошими товарищами, держались просто, снабжали его книгами и по вечерам горячо спорили о том, что читали.

Длинноволосый Пухов, тихий, застенчивый поэт, вначале несколько стеснялся Степана и не хотел при нем читать свои стихи. Но как-то Степан вошел в комнату во время его чтения, и тому волей-неволей пришлось продолжать. Степан, слышавший лишь конец стихотворения, был очень удивлен, что увидел живого поэта, и стал так горячо просить повторить, что Пухов сдался.

— Хорошо, прочту еще, слушайте!

Он поднялся, отошел от стола и стал читать взволнованно, жестикулируя правой рукой. Степан слушал внимательно. И когда тот, немного возвысив голос, заключил:

— Мы не боимся испытанья,

Не устрашимся злой беды;

Пройдем сквозь бури и страданья

И будем волею тверды!

Степан бросился к нему и, радостно улыбаясь, крепко сжал руку:

— Ох ж здорово, Пухов! Прямо за сердце берут твои стихи. Дай мне, я их перепишу и буду читать рабочим…