Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

Мастерская занимала небольшое полуподвальное помещение. Но в ней было чисто. Рабочих оказалось немного. Оборудование— самое простейшее. Изделия, которые выпускались в мастерской, были добротными, красивыми. Большие линейки, угольники, геометрические фигуры, несложные физические приборы — все сияло и блестело.

— Ну-с, так что вы скажете, молодой человек? — спросил хозяин, когда они вернулись в контору.

— Мне понравилось. Буду рад у вас потрудиться. Вот только с жильем у меня…

— Хорошо! Сейчас я вам дам записку к одной старушке. Как договоритесь, приходите снова ко мне — получите аванс и перевезете свои вещи.

Степан хотел сказать, что у него нет никаких вещей, но осекся, побаиваясь, как бы хозяин не раздумал.

— Вам все понятно?

— Понятно. Благодарю вас… Но как же? Ведь я еще и паспорта не предъявил…

— Не беспокойтесь, рекомендации господина Котельникова для меня вполне достаточно.

3

«Старушке» Авдотье Захаровне еще не было пятидесяти, но ее сгорбило и состарило горе. В Крымскую войну она потеряла мужа, а два года назад в сибирской ссылке — единственного сына.

Она могла бы дожить свой век на те деньги, что оставила недавно скончавшаяся сестра, но Захаровна, как называли ее все в большом доме на Знаменской, боялась одиночества в пустой квартире и пускала жильцов. В одной комнате у нее жили студенты, в другой — двое молодых рабочих из мастерской Топорковых.

Комната, где жили рабочие, была просторной, высокой и светлой. Там стояли две простые кровати и

старинный кожаный диван. Степану было разрешено занять пустующий диван.

— Столоваться можете в кухмистерской, а если желаете, милости прошу у меня, вместе со студентами.

— Я бы с радостью, да не знаю, хватит ли заработка?

— Платите сколько сможете — я за деньгами не стою, — сказала Захаровна.

— Нет, уж я лучше по вечерам буду работать, но что положено — отдам.

— Вот вы какой? Это хорошо! У меня сын, Витюшка, тоже был карахтерный, царствие ему небесное.

— Умер, знать? — вздохнул Степан.

— Погиб то ли в тюрьме, то ли на этапе в Сибири. Молодой был, как вы. Тоже русый, высокий…

— Да? За что же его арестовали?

— Студентом был… В кружки ходил… потом и схватили… Совсем я одна осталась. Вот и пускаю молодежь, чтобы не скучно было. А деньги что? Господь с ними, с деньгами. Если человек хороший, я и даром пустить готова.

— Нет, так нельзя. Это обидно! Я буду платить, как все. Чтобы никакого стеснения.

— Ладно, ладно. Перевозите свои вещи и устраивайтесь как дома.

— Да у меня и вещей-то нет — обокрали в Москве. Я ведь за границу ехал.

— Обокрали? Этакого-то богатыря? Да как же так?

— Доверился друзьям… — Степан присел на предложенный стул и рассказал все как было.

Захаровна всплакнула, сходила в свою комнату, вынесла кошелек, предложила Степану денег.

— Нет, не возьму. На первое время у меня есть, а потом заработаю.

— Может, из платья что подойдет. Ведь от Витюшки многое осталось.

— Благодарствую. Я обойдусь.

— Да вы не стесняйтесь, батюшка. Я от души. Как звать-то величать вас — не знаю.

— Степаном зовут, а по фамилии — Халтурин.

— Так, так. Очень приятно. Вы, Степан, может, пообедаете со мной?

— Спасибо! Некогда. Надо с хозяином перевоза рассчитаться и документ у него взять. — Я ведь перевозчиком на Неве работал.

— Ой, страсть-то какая! У нас каждый год на Неве столько народу тонет. Злая это, ненасытная река.

— Ничего, я привык… Так значит я ужо к вечеру приду, хозяюшка.

— Зовите меня Захаровной. Этак все кличут. А приходить — приходите в любое время. Я только днем ненадолго ухожу, а по вечерам — всегда дома.

4

Вечером Степан явился со своим узелком и застал в комнате двоих постояльцев, с которыми ему предстояло жить.

— Ну, давайте знакомиться, братцы. Халтурин Степан! — заговорил он весело, непринужденно. — Столяр-краснодеревец и гармонист. Буду жить у вас на диване. Работать у Топорковых.

Смуглый, с квадратным лицом, стриженный в «елочку» посмотрел на него исподлобья, глухо сказал:

— Мыловаров я, Серафим. Строгальщиком работаю.

— А, новенький! — усмехнулся другой, пивший чай за столом, белобрысый, с широким лбом и бойкими глазками. — Рад познакомиться. Милости прошу откушать чаю.

— Спасибо! — Степан протянул руку. — А зовут тебя как?

— Игнат Тимофеев Михайлов. А по кличке — «Сапун», — бойко отрапортовал белобрысый.

«Этот, видимо, бывалый малый, а тот — тюфяк», — определил Степан и, подсев к столу, спросил шепотом:

— А где же вам кличку дали?

— В бильярдной! — усмехнулся Михайлов.

— Почему в бильярдной?

— Я когда играю — издаю сильное сопение. Вот меня «сапуном» и прозвали. Под этой кличкой всему Петербургу известен!.. А ты, Степан, шарики не катаешь?

— Нет… — растерянно сказал Степан, соображая, не заложен ли в этой фразе какой-нибудь другой смысл.

— Жалко. Ну да я тебя обучу в два счета, — весело сказал Михайлов, — у меня недолго — все маркеры друзья!

— А работаешь ты где? У Топорковых?