Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

— Степан Николаевич.

— А меня — Олимпиада Егоровна, — она церемонно протянула руку, — будем знакомы.

Вошла старушка.

— Вот, маменька, постояльца бог послал в Васину комнатку.

Старуха острыми глазками окинула гостя и, видимо, осталась довольна.

— Что ж, милости просим…

— Так вы оставайтесь ночевать, Степан Николаич, а завтра с Митричем, то есть с моим мужем, съездите за вещами.

— Благодарствую, Олимпиада Егоровна. Может, вам задаток дать?

— Да что вы, Степан Николаич? За кого же вы нас принимаете? Маманя, ты слышишь?.. Нет, никаких задатков нам не надо, а пойдемте-ка лучше ужинать.

6

Ночью Степан слышал, как приехавший хозяин распрягал лошадь, а потом ужинал в кухне.

— Опять явился со вторыми петухами, — выговаривала ему жена, — и винищем разит, как из бочки.

— Самую малость перехватил, чтобы не уснуть на козлах.

— Ладно уж, молчи… чужой человек у нас.

— А кто это?

— Мы с маманей постояльца пустили в Васину комнату. Из Петербурга вызван на завод — мастер по отделке классных вагонов. Человек тихий, степенный.

— А на чем сторговались?

— Не твое дело. Эти деньги пойдут мне на наряды. Слышишь?

— Да я ничего. Я только хотел…

— Завтра съездишь с ним в город за вещами. Понял? Ну и все! Ложись спать…

Утром Степан познакомился с хозяином — безбородым рыжим увальнем. Съездил с ним в город, а днем сходил на завод — оформился на работу в деревообделочную мастерскую столяром.

Со следующего дня для него началась трудовая жизнь в Сормове. Он хотел получше присмотреться к жизни сормовских рабочих и установить с ними крепкую дружбу.

7

Степан обладал редкой способностью быстро и крепко сходиться с людьми. В нем было какое-то особенное обаяние. К нему тянулись и молодые, и пожилые, и совсем юнцы. Он со всеми был добр, для каждого находил задушевные слова.

Не прошло и месяца, как его уже хорошо знали на заводе.

Чувствуя, что к нему, как к новенькому, зорко присматривается начальство, Степан не выражал открыто своего недовольства заводскими порядками, а если и случалось бывать на сходках, больше слушал и приглядывался.

Скоро в глазах начальства за ним укрепилась репутация хорошего, честного мастера. Рабочие же понемногу начали замечать, что он «свой человек» и что оказался он здесь, в Сормове, далеко не случайно. Через него стали попадать на завод запрещенные книжки, и, бывая на сходках, он иногда высказывал мысли, которые другие таили в себе. За два месяца Степан уже хорошо узнал многих кружковцев и некоторым из них рассказал о предстоящем деле.

— Что ж, начинайте там, в Питере, а мы поддержим, — был единодушный ответ сормовичей.

Степан радовался, что в Сормове сколачивается хорошая революционная группа рабочих, которая вольется в союз, и решил, что теперь имеет право немного отвлечься от своих дел и побывать у Поддубенского.

В субботу он отпросился пораньше. Навстречу ему, длинной вагонной мастерской, шли две стружечницы в серых фартуках и брезентовых рукавицах. Они несли носилки со стружками. Идущая сзади молодая девушка, повязанная пестрой косынкой, показалась ему знакомой. Она неожиданно взглянула на Степана большими серыми, немного пугливыми глазами и тотчас потупилась.

В этот миг из прохода вынырнул тучный усатый мастер и вдруг обхватил девушку сзади.

Девушка вскрикнула и бросила носилки.

— Чего орешь! — прикрикнул мастер и тут же от резкого удара Степана рухнул посреди прохода.

— Вот это вдарил! — крикнул молодой сборщик. — Это по-нашему.

Девушка взглянула на Степана испуганно и благодарно.

— Как ты посмел, сволочь! — поднимаясь и сплевывая кровь, злобно зарычал мастер, сжимая кулаки и надвигаясь на Степана.

— Тебе мало, поганый хряк? Если тронешь еще — убью! — Степан так взглянул, что мастер попятился. — Идите, девушки! Больше он не посмеет.

Стружечницы взяли носилки и пошли. Степан стоял неподвижно, поглядывая то на них, то на мастера, который, чертыхаясь, побежал жаловаться начальству.

Когда он скрылся в боковом проходе, Степан, провожаемый одобрительными взглядами, направился к выходу.

Он был недоволен тем, что не сумел сдержать себя, и необыкновенно рад, что, наконец, встретил ту самую девушку, которая ему столько снилась ночами. «Но как она из учительницы превратилась в стружечницу? Неужели, как и я, ведет здесь пропаганду? Да, тут загадка… Надо вести себя тонко. Ведь она виду не подала, что узнала меня…»

8

— Ах, Степан Николаич! Слава богу, что вы объявились, — пожимая ему руку, взволнованно заговорил Поддубенский, — а уж я не знал, что и подумать… Полагал, что вас арестовали.

— Нет, это еще впереди, — улыбнулся Степан, — просто некогда было вас навестить.

— Пожалуйста, проходите… а у нас гость из Питера… Наверное, вы узнаете друг друга.

Степан, войдя в большую комнату, молча поклонился сидевшему за столом молодому человеку в тонких очках, обросшему пушистой бородкой, с густыми, зачесанными назад волосами над высоким лбом.

Тот ответил на поклон и, поднявшись, протянул руку:

— Оба мы давно знаем друг друга, но для верности давайте познакомимся — я Морозов!

— Да, да. Теперь я вас узнал… Халтурин! Крепкое рукопожатие. Приветливые взгляды.