Казнённый колокол

Все они были срезаны огнем, как по линейке. Аспидно-черные, как сожженные души, заостренные, искалеченные, эти деревья тянулись к небу, но сразу же в безнадеге и замирали.

В одинаковости судеб этих сгоревших деревьев почудилось что-то злобно-механическое, до тошноты одинаковое, в обычной жизни всеми здоровыми существами и многими людьми отторгаемое.

Я видел лесные пожары, видел горящие леса на Дальнем Востоке, видел полыхающие – то колыхаемые всем массивом из стороны в сторону, то наступающие огневым валом прямо на растерянных людей – сухие заросли камышей в низовьях Днепра и Волги.

И огнепал, и стихийные пожары всюду были на особицу, то есть были разновеликими и разнообразными. А здесь – все под одну гребенку!

Острые торчащие из земли карандаши с хищными грифелями, готовые вырисовать что-то неочевидное, невысказываемое, то, что есть в них самих, и то, о чем никто из посторонних хорошо сказать не умеет. Даже если это работники ЖКХ так срезанные огнем деревья заострили, все равно стало не по себе. Какое-то злобное и небожественное, какое-то дьявольски военизированное инобытие – воткнулось сразу двумя спицами под ребра…

Показалось: в нынешней тихой, по-звериному затаившейся войне, которая пока чувствовалась только кожей, а нутром еще нет, не чувствовалась, было что-то не так. Ее, этой войны, вроде и не было, а в то же время она была во всем: в абсолютном безлюдье на дорогах и близ дорог, в дальних разрывах мин, обезвреживаемых спецмашинами, в тревожной ряби мелких луж, изредка попадавшихся в пути…

Ехал я не один, ехал с телегруппой из Калининграда.

Группа наша творческая, группа разношерстная, оказалась на удивление дружной, а ведь собралась почти случайно.

К счастью, патологических болтунов среди нас не оказалось, и ничто не мешало вспоминать о прежнем, довоенном Донбассе, где я бывал, начиная с 1961 года, бессчетное количество раз, где летней порой неделями и месяцами жил у деда с бабушкой, куда приезжал при Хрущеве и Брежневе, при Андропове и Горбачеве, даже при Ющенке приезжал дважды…

В те приезды всегда грело предчувствие радостных встреч.

А теперь ни в Донецке, ни в какой-то другой точке Донбасса меня никто не ждал. Дед, бабушка, два моих дяди – один раньше, другой несколько недель назад – умерли. Двоюродный брат Юрий сам болел.