Казнённый колокол

Но даже мимолетного взгляда оказалось достаточно, чтобы жизнь его поселилась во мне надолго, чтобы тревожило и тревожило то неочевидное и страшно важное, что происходило с енотом до сегодняшнего рассветного часа: долгая зима, пахнущее чьей-то молодой резкой кровью дупло пятидесятилетнего грецкого ореха, зимний прерывистый сон, а после сна – встреча с ржаво-палевым, некрупным, но неслыханно злым и грызучим азовским волком и следом за этой встречей – долгая отсидка в дупле, затем поиски самки и, наконец, гибель под колесами какой-то не слишком тяжелой машины, скорей всего мотоцикла.

– Кутейниково скоро, – полуобернулся к заднему сиденью водитель Миша, доброжелательный и приветливый хозяин многих донецких магазинов канцелярских принадлежностей, видно, и в военное время пользующихся особым спросом, – вы сойти хотели, еще раз на дорогу глянуть.

Водитель Миша был племянником одного из сегодняшних моих спутников: застенчиво-развязный, добрый, как я уже говорил, очень богатый, но богатством этим не надломленный и ничуть не придавленный, он все больше молчал, иногда лишь вскидываясь при обсуждении, как он сам говорил, «чисто купеческих» трудностей.

Небольших и неглубоких воронок от минометного огня с рваными краями было на асфальте много.

Но неприятней всего были опять-таки обугленные стволы деревьев, теперь уже спиленные и лежащие штабелями древесных трупов на краю полей, в ожидании костра или погрузки.

– Ну как, впечатляет? – спросил сзади один из друзей-попутчиков.

Я передернул плечами, джип тронулся с места.

И тут через дорогу, на задних лапах, неся перед собой в узких человеческих ладонях не брюкву, а бородавчатую жабу, перебежал, вжимая голову в плечи, другой – не такой крупный и красивый, как тот, мертвый, но, очевидно, более хитрый, более расчетливый – енот!

Скрылся енот мгновенно.

Тут же померещилось: не я смотрю на дорогу – дорога вбирает меня со всеми потрохами в свои повороты, изгибы, трещинки, воронки, лужицы, дымы, раздымленья, сверканья…

– Очнись, паря, Макеевка, однако. В Донецк скоро прибудем, – легонько стукнул меня по плечу Ванечка Комогорцев.

Крылья войны Рассказ

Донецк – безлюден. Таким я не видел его никогда: ни в шестьдесят первом, ни в шестьдесят шестом, ни в семидесятые, ни в восьмидесятые-девяностые, ни в мутно-тинистые, двухтысячные, ющенковские.

Машины идут на бешеной скорости. Первый пешеход мелькнул минут через десять-пятнадцать. На остановках – опять-таки никого. Куда все подевались? Спрятались? Перестали выходить на работу? Умерли? Уехали?..

7:20 утра. Только-только закончился комендантский час. Никого рядом нет. Сквозь утреннюю, чуть подсвеченную солнцем полумглу я пробираюсь один.

Тихо тлеет, тайно, мельчайшими пузырьками метана, прибулькивает надо мной – жизнь войны. Война эта скраденная, война ублюдочная – одни называют ее антитеррористической операцией, другие – освобождением от чертополошной весны фашизма, – на время затаилась…