Отряд пустот доставил нас к ограждению. Я надеялся, что они легко спустят нас отсюда на пристань, но дотуда было слишком далеко. Пришлось послать пару пустот на поиски веревки – ну, должен же на корабле найтись какой-нибудь канат! – а я тем временем занялся с остальными физкультурой: заставлял их прыгать и кувыркаться по палубе, чтобы стряхнуть остатки порошкового сна и укрепить нашу моральную связь. Сюрреалистическая вышла сцена, что и говорить, хотя ее странность несколько притуплялась раздробленностью моего сознания. Контакт с таким количеством пустот одновременно грозил совсем меня захлестнуть, с головой; ментальный шум то нарастал, то слабел – ни дать ни взять радиопомехи.
– Джейкоб! Ты куда опять уплыл?
Не знаю, сколько времени Эмма уже пыталась до меня достучаться, но, судя по встревоженному тону, давненько.
– Прости, – я затряс головой и защелкал челюстями, которые успел крепко стиснуть от сосредоточения.
Горацио восседал верхом на круглой спине своей пусто́ты со всем изяществом профессионала и улыбался, глядя на меня.
– Ну что не так? – буркнул я.
– А ты тот еще фрукт, Джейкоб Портман. – Он проводил глазами пусто́ту, исполнившую сальто с верхушки водяной горки, и повернулся вновь ко мне. – Полагаю, Абрахам Портман был прав насчет тебя.
– Дедушка? – заинтересовался я. – А что такое? Что он говорил?
– Что ты вполне можешь оказаться самым мощным странным нашего времени, если тебе только дадут шанс раскрыться, – тут его улыбка сделалась еще шире. – Но шанс этот придет рука об руку со страшной опасностью.
Пусто́та на горке отколола еще одно сальто. Те две, которых послали за веревкой, так пока и не вернулись. Я заставил пусто́ту, сторожившую пленного тваря в рулевой рубке, выволочь его на палубу, и через полминуты они действительно явились: тваря тащили за волосы, он визжал и вид имел весьма жалкий.
Молил о пощаде, можно сказать.
Но мне пришлось оставить его без внимания, так как мое внимание характерно дернуло, и я понял, что искатели веревок столкнулись с чем-то непредвиденным.
Голос непредвиденного я услышал их ушами.
– Привет-привет, мои славные. И чем это вы здесь у меня занимаетесь? А, кто-то вел себя
А дальше тот, кому принадлежал голос, вознесся из-за борта корабля, поддерживаемый, как пьедесталом, стремительным черным торнадо.
Каул.
Нур замерла. Эмма выругалась.
О, теперь он был просто великан: растянутая, раздутая пародия на человека – от пояса вверх, и бушующий шторм – от пояса вниз. Руки были еще туда-сюда, но пальцы – десять толстенных извивающихся древесных корней, превращающих в гниль все, чего ни коснутся.
Он орал что-то насчет возмездия, насчет вечной жизни. Крича, он простер руки к небу, и эти его невозможные пальцы выстрелили в воздух, а в следующий миг толпа ублюдочных, накачанных амброзией странных полезла через борт, чтобы нас атаковать.
Первая ласточка плюнула струей жидкого металла в ближайшую к ней пусто́ту, и когда у той расплавился мозг, я почувствовал, как сознание мигнуло и погасло. Но тут еще три накинулись на амбронаркомана, и через секунду он был мертв. Между тем стали прибывать новые миньоны Каула, и с каждым – новый бич: один призвал облако кислоты, спалившее мою пусто́ту; другой был какой-то возмутительно сильный; еще двое сообща соорудили красную молнию, которая прожгла дыру в груди одного из наших защитников и просвистела прямо у нас над головой, так что воздух зашипел и запах паленым волосом. Рой моих пустот набросился на них, как бешеное зверье, завалив восемь… девять… десять этих могучих и налитых по самые уши амброзией предателей на протяжении одной минуты. Те две, на которых ехали мы, отступили на безопасное расстояние.
К концу заварушки я потерял трех пустот, но не менее десятка приспешников Каула валялись на палубе мертвыми или близко к тому.
Каул бушевал. С порывом вихря он преодолел разделявшее нас расстояние и приземлился на корабль, где завис над палубой, пока этот его смерч в миниатюре курочил дерево обшивки и всасывал шезлонги и прочий мусор в ненасытную воронку.
Вот вам и «не пересекает воду». Судя по всему, этот гад тоже эволюционировал, причем быстро.
Пока он не успел толком сориентироваться, я послал на него трех пустот. Каул просто протянул руку, запутал их в своих длинных пальцах, оторвал от палубы и прижал к груди – которая уже была раза в два больше них – словно малышей. Я заставил их раскрыть рот, но языки решительно отказались на него нападать. Каул шептал им что-то, и их воля повиноваться мне стремительно таяла.
– Что там такое происходит? – всполошилась Нур, глядя, как они обмякли в материнских объятиях Каула. – Почему они его не убивают?
Я бы с радостью объяснил, но голова у меня была слишком занята. Происходило что-то очень плохое. Щупальца Кауловой силы змеились через тех трех бедняг назад… – ко мне, в мой собственный разум.