Казни Дьявольского Акра

Я не знаю, сколько просидел там, обнимая свою маму… Кажется, очень долго. Друзья молча смотрели на меня с того края газона. Имбрины пели странную, чуть зловещую песнь, переливчатую и ритмичную – с каждым куплетом она делалась громче. Наконец, мама перестала плакать. Больше она ничего не сказала. Когда я разжал руки, глаза ее были закрыты – она уснула у меня на плече.

Я осторожно положил ее на скамью и подсунул под голову подушку. Потом пошел к папе – он успел в какой-то момент встать и дойти аж до конца пристани, миновав по пути толпу странных и даже на них не взглянув. Теперь он лежал на досках на спине, опустив обутые ноги в воду, и пустыми глазами таращился на облака.

Моя тень упала ему на лицо.

– Пока, пап. Спасибо, что хоть иногда пытался.

Подшутил он надо мной, что ли? Или, может, думал, что разговаривает с дедом?

Я отвернулся и пошел прочь.

– Удачи, Джейк.

Я замер. Обернулся. Он смотрел мне в глаза.

В эту секунду мы были словно в миллионе миль друг от друга – и вот, здесь, совсем рядом. Ближе чем когда-либо.

Я открыл рот, но в горле так пересохло, что пришлось промолчать. Только кивнул.

– Люблю тебя, – сказал он.

– И я тебя, па.

Пора.

Он проводил меня взглядом. Мерцание карманной петли расширилось и разгорелось до твердого сияющего диска, похожего на зеркало, в котором отражалось солнце. Оно дрожало в воздухе, было нестабильно.

Имбрины посылали подопечных туда группами по три. Я ждал на краю газона вместе со всеми нашими. Кроме Фионы, перезагрузка никому не требовалась.

Она прошла последней. За ней двинулись мои друзья. Потом все имбрины, кроме мисс Сапсан.

– Я всегда смогу сделать для тебя еще одну карманную петлю здесь, – сказала она, подходя. – Если захочешь.

Я посмотрел на нее и благодарно улыбнулся. Но покачал головой.

– Спасибо. Но вряд ли.

Она кивнула. Почувствовала, что я хочу уйти последним, и, развернувшись, шагнула в свет.

Я постоял немного молча. Поднимался влажный ветер. Остаться мне не хотелось. Ни единого укола сожалений. На самом пороге мерцающего зеркала я задержался и помахал отцу. Он тоже поднял руку, но лицо при этом осталось таким пустым, что это, возможно, было на автомате.

Проглотив ком в горле, я сделал шаг.

Глава двадцать пятая

Мисс Шилоклювка умерла на заре.

Долгое время она стойко боролась, но была слаба и устала, и бороться уже не могла. Она испустила последний вздох в объятиях своих сестер-имбрин, многих из которых учила еще девочками, – и своей возлюбленной Франчески. А последними словами ее стала цитата из Эмерсона[23].

Ничто не мертво: люди лишь притворяются мертвыми и вынуждены терпеть фальшивые похороны и скорбные некрологи, а сами выглядывают тем временем из окна, здоровые и невредимые, уже в облике новом и странном.

Никто из нас до сих пор не бывал на похоронах имбрины. В тот день хоронили сразу троих. Не было ни могил, ни погребений, ни (инструкции нам выдали недвусмысленные) слез. Мисс Шилоклювку, мисс Бабакс и Ви завернули в тонкие белые покровы. Весь Акр явился провожать их. Процессия получилась скорее праздничная, чем печальная: нараспев звучали ритуальные тексты, странные обитатели Акра показывали, на что способны, лились песни на древнем наречии. Кое-кого поразила новость, что Ви была имбриной, но по сравнению с прочими потрясениями последних нескольких дней это была сущая мелочь.

Наш парад завершился у невысокой круглой каменной башенки, в которой раньше проращивали бесцветник – ингредиент непотребной браги, которой печально славились опарышевые фермеры Дьявольского Акра. Никакого значения это, впрочем, не имело. Требования к bælstede[24] у имбрин не так уж многочисленны: крепкие двери, запоры на них и крыша с дырками. В этой крыше дырок имелось предостаточно.

Никаких речей тоже не последовало. Когда последнее тело положили внутри и дверь запечатали, толпу отогнали так далеко от здания, что я подумал, уж не взорвать ли его они решили. Вместо этого мисс Сапсан издала звонкий птичий клич, и тут же колоссальная туча скворцов снизошла с неба и через дыры втянулась в здание. Внутри поднялся страшный шум.

– Что они там делают? – шепотом осведомился я у Еноха.

– Обчищают кости от плоти, конечно. – В глазах у него блестели слезы. – Их потом измельчат в порошок и превратят в лекарства. У костей имбрин есть множество применений – было бы преступно тратить их зря.

А что, отличное завершение. Вся жизнь имбрины – служение, без конца и края. И даже после смерти им еще есть чем заняться.

Птицы потянулись из дыр назад, в небо. Несколько имбрин, взрослых и стажерок, осторожно приблизились к двери и по очереди заглянули в замочную скважину: убедиться, что кости чисты.

Нур стояла, прислонившись ко мне, с закрытыми глазами.

– Ты в порядке? – спросил я ее.

Как спрашивал всегда.

Она просунула ладошку в мою, подумала секунду и открыла глаза.