Казнить нельзя помиловать

Он тоже обратил внимание на прилично одетую девушку – этим она выделялась среди джинсово-потрепанных остальных, точно тропическая птица в стае воробьев; слишком уж неуместными казались здесь и безупречный маникюр, и длинная юбка из хорошей шерсти, и правильные жесты, и даже ее попытки обращаться ко всем незнакомым на «вы» – девочка из хорошей семьи была воспитана, как полагается; впрочем, попытки эти пресекли пару раз, и она покорилась.

Он подсел к ней, держа в руке сигарету, но она отшатнулась невольно – не переносила табачного дыма. Удивленный, он даже окурок выбросил в пустую рюмку и спросил, как ее зовут.

Неформального имени у нее не оказалось, только цивильное – Елена.

Треп ни о чем, о погоде и природе, поиски общих знакомых. А откуда они могут быть у приличной девушки и неформального бродяги? Подружка посматривала на них с тревожным любопытством, а после, улучив момент, вытащила ее из комнаты и зашептала жарко на ухо: поосторожнее с ним… В чем именно поосторожнее, объяснить не смогла. Елена пропустила это мимо ушей и кинулась обратно в душную комнату: ведь это так интересно…

От двух бокалов вина ей стало жарко и весело, она хохотала над немудреными шутками и почти не стеснялась анекдотов. Впрочем, он приостановил сальности – не к столу это будет, не к блюду, другой нужен подход… он обожал новое и наслаждался этой мажорной девочкой, как хорошим коньяком после надоевшей водки.

Они проболтали на кухне почти до утра. Она восхищалась его свободной жизнью и раскрыв глаза слушала его рассказы про поездки автостопом, ахала от слов «я живу нигде» и «за все в жизни надо платить: горишь, конечно, но и сгораешь – как свеча». Он же в ответ любовался тоненькими пальчиками и прикидывал, как бы половчее упасть на хвост и N-цать времени пожить на нормальной вписке. Узнав, что Елена не местная, разочаровался было, но решил, что так даже лучше.

К пяти часам утра они знали друг о друге практически все, исключая все неважное. Важным было то, что настоящий талант вряд ли сможет пробить себе дорогу в такой серой жизни, а потому ему нужна поддержка дорогого человека, да только где его найти, ведь всем нужны лишь деньги, но девушки не все стервы, и любовь все равно есть, честное слово, и она готова доказать это. Спать они легли, закутавшись в один спальник и крепко прижавшись друг к другу, потому что по полу неимоверно дуло из незаклеенных окон.

Весь следующий день они гуляли по городу, и ветреный март посыпал их разговоры снежной крупой. Они сидели в маленьком окраинном кафе, пили кофе, за который платила Елена – у него совершенно случайно не оказалось с собой денег. Он читал ей свои стихи и ласково гладил ее тонкие пальцы.

Она сдала билет на поезд и купила другой – на «через три дня».

Городу было неважно, где двое его сумасшедших обитателей проводят дни – в подъездах ли, в парке на заброшенной карусели, на плотине, где обитают бомжи, или где-то еще. Подруга искала ее по всем знакомым, а, когда нашла, наконец, поздно ночью, попыталась устроить скандал, но натолкнулась на непонимающе-отсутствующий взгляд и махнула рукой. Сама не маленькая, должна бы понимать.

Семестр начинался послезавтра, и родители уже дважды звонили на мобильник, но она отвечала, что приедет через день… два… три… оставьте меня в покое, я сама во всем разберусь!

Деньги, взятые из дома, кончились как-то очень быстро, и Елена распечатала заначку «на билет», которую он пообещал вернуть ей послезавтра – ему срочно нужны были новые струны для гитары, а приятель не отдал вовремя долг.

Совершенно случайно им подвернулась пустая квартира приятеля – им вдвоем, только им и никому больше. Они пили дешевое вино, и так стучало сердце – вот-вот на стук этот сбегутся соседи, и глаза ее блестели, а волосы были такими пушистыми при свете свечи. И он целовал ее руки, а потом губы, а потом – не только губы, и им было хорошо вместе – так хорошо, как только может быть хорошо неопытной девушке, впервые познавшей любовь, и мужчине, знавшему очень многое. Продавленный старый диван скрипел, заглушая остальные звуки, и рассвет предусмотрительно не торопился заглядывать в окна.

Она сказала, что любит его, и получила в ответ поцелуи без числа.

Ей пришлось уехать через неделю, когда мать пообещала, что приедет в Город и увезет ее домой лично, и выслала денег переводом. По дороге на вокзал он пообещал писать каждый день, а звонить – как только будет возможность, и подарил ей букет фиалок, неведомо как найденных в хмуром городе ранней весной. А когда поезд тронулся, он бежал рядом и что-то кричал ей, а что – она не видела сквозь навернувшиеся на глаза слезы.

Вернувшись домой, Елена продолжала посещать занятия в университете, но не о глаголах и исландских сагах думала она – о его глазах, письмах, что приходили, конечно, не каждый день, но все же часто, и считала дни до летних каникул, когда они должны были встретиться. О том, чтобы он приехал к ней, не могло и речи идти – родители ее были людьми строгих правил и не такого жениха желали бы для дочери.