Казнить нельзя помиловать

К тому времени, когда мы познакомились, Четин успел пробыть в центре временного содержания всего месяц, но времени даром не терял. Он сумел найти работу – убирал в своем корпусе, по-прежнему почти каждый день ходил в тренажерный зал и даже регулярно играл в футбол. Как и в школе, уровень мастерства позволил ему быстро стать популярным и преодолеть все языковые барьеры, хотя по иронии судьбы теперь, в отличие от тех времен, когда он только приехал в Великобританию, он был единственным из обитателей центра, кто хорошо говорил по-английски.

Во время интервью мне показалось, что Четин вежлив, открыт, честен и искренне готов идти навстречу. Несколько раз он начинал плакать, особенно когда говорил о своем неопределенном будущем. Мы были в отдельной комнате для бесед, но в ней были огромные окна, и нас видели многие другие обитатели центра, к которым приходили юристы. Помню, мне хотелось защитить Четина, чтобы другие не видели, как он проявляет слабость, и не решили, что он не может дать отпор и можно его травить. Но что я мог поделать? Запретить ему плакать? Это только распалит заново мучительные чувства к отцу.

– Я сам не могу поверить, что все так высокохудожественно запорол, – говорил мне Четин. – У меня такое ощущение, что мой друг умер всего месяц назад. А после этого я стал как одержимый. Человек, который принимал все эти решения, – это был я, но на самом деле не я. Я это чувствовал. Чувствовал, как какой-то тихий голос велит мне завязать. Я даже иногда давал себе пощечину перед зеркалом, сильно. Надо было послушаться этого голоса. Я хотел. Но еще рюмка, еще дорожка порошка или затяжка из трубки – и он умолкал. Так легко было заставить его замолчать.

В своем отчете для иммиграционного трибунала первого уровня я высказал мнение, что у Четина депрессивное расстройство легкой или средней степени. На момент обследования он не употреблял ни наркотиков, ни алкоголя, но до этого подходил под критерии синдрома зависимости, вызванного употреблением нескольких наркотических средств, в первую очередь экстази, кокаина, крэка и кетамина. Кроме того, он употреблял марихуану, ЛСД и гаммагидроксибутират для развлечения, но физической зависимости от них у него не было.

– Было бы быстрее перечислить, какие наркотики я не пробовал, – сказал он мне с глухим смешком, когда я спросил его об этом.

То, что в обиходе называется привыканием, на психиатрическом жаргоне именуется синдромом зависимости. Это совокупность физиологических, поведенческих и когнитивных особенностей. Применение тех или иных веществ оказывается для человека гораздо выше в списке приоритетов, чем другие занятия, которые раньше имели бóльшую ценность. Его одолевает желание, иногда непреодолимое, принимать психоактивные препараты. Как правило, возвращение к применению наркотиков после периода воздержания приводит к резкому росту употребления, так что зависимый быстро достигает прежнего уровня. В моем отчете я сделал упор на то, что наркомания и алкоголизм Четина плохо сказались на многих аспектах его жизни. Они разрушили отношения с родными и близкими, лишили возможности заниматься прежними хобби, погубили все перспективы найти нормальную работу и добиться прогресса в спорте, вынудили наделать крупных долгов и обострили депрессию, которая началась у него после утраты лучшего друга. Кроме того, именно алкоголизм и наркомания подтолкнули его к правонарушениям, хотя скорее косвенно (под давлением Блимпи и его подручных), нежели прямо (под давлением потребности финансировать свою зависимость).