Казус бессмертия

Веселый Иса созвал родню, раздал распоряжения и двор наполнился суетой. Петр справедливо заключил, что началась подготовка к торжеству. Он ни разу еще не видел горских праздников, но интерес его заключался не в жажде зрелищ. Он надеялся, что с праздничного стола ему может что-нибудь перепасть, так как каша надоела порядком.

Дом у Исы был самым большим в селе и поэтому смог вместить несколько десятков родственников. Все они были мужчинами. После полудня гости зашли внутрь, и в воздухе вкусно запахло жареным мясом. Во дворе остались только двое: старший восемнадцатилетний сын Мансурова – Магамад, и семнадцатилетний племянник Муса. Они позади дома зачем-то вкапывали два деревянных столба. Снега было мало, да и для сильных морозов время еще не пришло, поэтому земля не успела промерзнуть, и дело у них продвигалось споро.

По силе все более увеличивавшегося шума внутри дома, Петр, рубивший дрова, догадался, что, скорее всего, дело там без алкоголя не обходится. И он оказался прав. Когда вся толпа вывалила во двор, Петр, от греха подальше, спрятался за поленницу и принялся оттуда наблюдать за происходящим.

Глаза у горцев блестели, лица были красными и хмельными. Они громко смеялись и гортанно вскрикивали. Неожиданно посреди двора показались Магамад с Мусой. Впереди них шел, хромая, лейтенант. Толпа расступилась, и офицер оказался стоящим в центре сборища. Он был бледен лицом.

Заметив врытые в землю столбы, лейтенант оглядел обступивших его горцев, и вдруг звонко рассмеялся. Этот серебряный мальчишеский смех громом взорвался в толпе. Несколько чеченцев бросились к офицеру, повалили его на землю, и принялись избивать ногами. Остальные придвинулись вплотную и стали поощрительно кричать что-то на своем языке. Иса выхватил из кобуры, висевшей на поясе, тяжелый армейский пистолет, поднял его вверх и выстрелил в воздух. Толпа отхлынула от лейтенанта. Офицер остался лежать на присыпанной покрасневшим снегом земле. Мансуров, сверкая глазами и размахивая пистолетом, что-то прокричал, и все постепенно успокоились. Двое чеченцев подошли к лежавшему, подняли его рывком и поставили на ноги. Лейтенант усмехнулся разбитыми в очередной раз губами и сплюнул кровью. Это далось ему с большим трудом. Иса вложил пистолет в кобуру и сказал по-русски:

– Ты водил меня за нос три месяца. А оказалось, что ты – детдомовец. То есть, твоя мать – шлюха, бросившая тебя под забором, а твой отец – грязный русский ублюдок, которому нет дела до тебя. И твоя вонючая страна, которая послала в чужую землю, бросила тебя и не стала выкупать. Даже сидевший с тобой в яме торгаш не захотел платить за тебя, хотя я просил сумму, в десять раз меньшую его выкупа. Таковы вы все – русские… Ты – никому не нужный кусок тухлого свиного мяса.

Лейтенант издевательски ответил:

– Я не знаю своих родителей. Но кто бы они ни были – я был рожден человеком. А ты своих родителей знаешь, потому что был рожден шакалами в шакальей своре, и потому сам – шакал! И все, кто тебя окружают – такие же звери, живущие по звериным законам и питающиеся падалью…

Толпа взревела! Мансуров опять выхватил пистолет и выстрелил в воздух. Он выскочил в середину круга и принялся что-то орать. Чеченцы затихли. Иса повернулся к лейтенанту и зло бросил:

– Ты сдохнешь, как собака! И подыхать будешь в мучениях.

Офицер рассмеялся ему в лицо:

– Я смерти не боюсь. А собака – прекрасный и верный друг, в отличие от шакала, не имеющего ни чести – ни совести.

Мансуров вернулся в толпу и гортанно отдал кому-то приказ. К лейтенанту подбежали несколько молодых чеченцев, и работа закипела. Они быстро раздели офицера до пояса, растянули его руки в стороны и привязали их к вершинам столбов. Ногами он остался стоять на земле. Один из добровольных палачей подставил табуретку, влез на нее, нашел вену в локтевом сгибе одной из рук и, воткнув туда иглу пластикового шприца, ввел какую-то жидкость, после чего спрыгнул, схватил табурет и отошел в сторону. По руке лейтенанта потекла тонкая струйка крови.

Петр с любопытством наблюдал за происходившим из своего укрытия. Он смотрел на избитое, все в синяках и кровоподтеках, тело лейтенанта и думал о том, что, по всей видимости, офицер сразу понял намерения чеченцев. Лейтенант, наверное, догадался, что будет убит заранее решенным способом, и уже ничто не изменит порядок казни. Поэтому в выражениях и не стеснялся…

Тем временем Мансуров вновь обратился к офицеру:

– Ну, как тебе героин? Видишь, какой я добрый! Хоть покайфуешь немного. То, что с тобой сделают, называется «Красный тюльпан». Это древняя персидская казнь. В Афгане так казнили таких же собак, как и ты.

Лейтенант, глаза которого заблестели, ответил:

– Хлеба и зрелищ! Хлеба уже нажрались, теперь быдлу требуются зрелища. Что же, смотрите… Только моя смерть вам не поможет. Все равно скоро будет так, что Ермолов со Сталиным вам ангелами покажутся. Вспомните еще мои слова…

И он радостно рассмеялся.