Кедровая долина

Мари трепетно готовилась к торжеству, которое устраивали коронованные особы в их с супругом гостеприимном доме. В выборе наряда она усматривала важный посыл и лучший посул завоевания сердца королевы. Рассчитывая на свое чутье и вместе с тем весьма доверяя тонкому вкусу мужа, она привлекла его в советчики. Польщенный, он старался быть полезным.

Итак, прекрасные волосы были собраны в виде венца на голове. Белая вуаль из прозрачной кружевной ткани удерживалась брильянтовой диадемой и внизу прикрывала плечи. Платье голубой парчи блестело в свете сотен ярких ламп. Свободные рукава обнажали красивую линию рук. Откинутый назад богато вышитый белый воротник открывал нежную шею. Изящные белые шелковые туфли, усыпанные жемчужинами, завершали туалет – чудесный плод раздумий, обсуждений и решений.

Появление Мари было встречено по-испански темпераментным и нескрываемым восхищением. Моралес представил супругу королевской чете. Мари робко опустила голову и преклонила колено. Монарх смотрел на нее с восторгом, пораженный совершенством красоты. Затем он помог ей подняться и шутя побранил за чрезмерно усердное выражение верноподданности.

Когда Изабелла впервые увидела Мари, глаза королевы увлажнились без всякой, казалось, на то причины. Проницательный взгляд государыни уловил легкую тень на прекрасном юном лице. Едва заметная печаль на нем словно предвещала будущие тревоги королевства. Изабелла сразу прониклась лучшими чувствами к Мари, а та, еще не зная этого, всем сердцем полюбила свою повелительницу.

Как неосновательно, как лукаво мужское мнение, мол, женщина никогда не восхитится женщиной, но лишь зависть и неискренность есть в их взаимных похвалах. Наоборот, тонкость женской души, природные доброта и милосердие, очарование юной красоты девушки и благородный ум зрелой матроны доступны пониманию именно таких, как они сами. В сущности, женщина ближе к идеалу человека, нежели мужчина. И судить о сих высоких материях не дано досужим остроумцам, ибо даже своей невеликой утонченностью сильный пол обязан слабому.

“Мы не станем бранить вас, сеньор за ту ревнивую заботу, которой вы окружили этот драгоценный камень, поместив его в золотую оправу вашего дома” – сказала Изабелла дону Фердинанду, не сводя благожелательного взгляда с Мари. Обласканная высокой особой, Мари справилась со своей обычной робостью и далее с достоинством принимала похвалы и восторги гостей.

“Она слишком хороша, чтобы дышать воздухом двора!” – раздавались голоса. Переполненный гордостью дон Фердинанд смело возражал: “Я не боюсь за свою жену, она так же искренна и верна, как прекрасна и любима!”

“Мы не сомневаемся в этом! Лик и душа Мари равно благородны, беспорочны и чисты. Пятна не украсят идеальную белизну. Посему мы не настаиваем, как прежде, на постоянном присутствии Мари при дворе, где честность не всегда в чести… Святость сохраннее у домашнего очага!” – воскликнула Изабелла.

Надо ли говорить, с какой радостью, с каким облегчением выслушала Мари великодушный вердикт государыни! Моралес сердечно благодарил королеву, а та милостиво и отчасти снисходительно приняла слова признательности, гордая своею силой вершить благодеяния.

Удар гонга призвал гостей проследовать в пиршественные залы. Приглашенные шествовали мимо зеркал и фонтанов, фресок и картин, ваз с цветами и мраморных статуй, недвижимых и неотличимых от статуй мавританских рабов, огней сотен светильников и еще многих атрибутов роскоши.

Созерцание батальных фресок восьмиугольного зала добавило боевого духа в рыцарские сердца, и без того воинственные. Король гордился вассалами, гордыми былой славой Испании. Изабелла же глядела только на портрет покойного брата Альфонсо.

“У вас когда-нибудь был брат, Мари?” – спросила королева.

“Никогда, Ваше Величество”.

“Сможете ли вы понять силу любви в моей душе к этому царственному юноше? Как взволнована я этой картиной! Не колеблясь ни мгновения, я бы променяла трон и корону на счастье прижать милого Альфонсо к сердцу, как это сделала в тот день, когда он прощался со мной… Как оказалось, навсегда… Ваш муж говорил вам когда-нибудь о нем?”

“О, часто, часто, моя королева! Он говорил, и на глазах его блестела влага!”

Изабелла благодарно посмотрела на собеседницу, чувствительно пожала ей руку. Подошел Моралес с золотым кубком, который он намеревался подать царственной особе. Как и положено было в тот век, он сделал это, встав на колено, и первый глоток вина испил сам. Должно быть, разумен обычай, коли он примиряет с действительностью.