Кедровая долина

Мозг Стенли без устали денно и нощно вгрызался в прошлое, вопрошал, искал ответы. Мари открыла ему тайну – она иудейка – и другой бы испугался высоты барьера. Однако, устройство натуры Артура особенное – трудность цели его не останавливает, наоборот, толкает навстречу ей.

Он соглашался пренебречь мнением света и наказами попов, что было невообразимо много в тот фанатичный век, и только честь он не делал предметом мены. Стенли не мог вообразить, что для Мари вера отцов не менее значима, чем честь для него.

Мари объясняла свой отказ долгом верности отцу. Если так, то положение небезнадежно. Прошло бы время, прервалась бы связь с родителем, и Мари могла бы стать Артуру женой. Стенли не сомневался в ее любви и потому надеялся. Увы, случилось непоправимое.

Как больно сознавать себя жертвой коварства, как трудно видеть возлюбленную принадлежащей другому, как тягостно их счастье! Не в силах перестать любить, Стенли все перебирал в памяти каждую встречу и каждое слово – ее и свое. В чем разумная причина измены? Он не находил ее, и ум его вконец затуманился. Бедствие обманутого горше безответной любви. Плутая в лабиринте ложных посылок, он додумался до абсурда: дон Фердинанд и он стали жертвами колдовства – средства, которым иудейское племя добивается любви христиан.

Стенли должен был участвовать в жизни двора. На людях он скрывал страдания, но дома, наедине с самим собой, давал выход бушевавшим в сердце чувствам, да так рьяно, что даже благосклонная к молодому постояльцу Джоана заподозрила его в помешательстве.

Почтение к Фердинанду Моралесу сменилось в душе Артура на глубокую неприязнь, впрочем, естественную. Обдумывая эту перемену, он пришел к решению, что причина ее заключается в той легкости, с которой Моралес, вылепленный, как полагал Артур, из той же глины, сумел завоевать Мари, в то время как он, Стенли, готов был жертвовать столь многим, а не добился ничего!

Минули две недели, как Артур решил снова говорить с Мари. Однако он пока не чувствовал, что обрел необходимое самообладание для холодной бесстрастной речи. Король несколько раз просил Стенли передавать послания Моралесу. Эти поручения Артур выполнял сухо, вручая пакет, быстро откланиваясь и удаляясь.

Как-то в утренний час, проходя по главной улице Сеговии, Стенли услышал за спиной изощренно-изысканное приветствие. То был его мимолетный знакомый дон Луис Гарсиа.

“Куда так рано направляется почтенный сеньор?” – спросил дон Луис, завершая тираду многословных благопожеланий.

“В имение дона Фердинанда Моралеса с письмом…” – последовал рассеянный ответ.

“Должно быть, депеша от короля?”

Стенли ответил кратким непритязательным “да”. Поглощенный своими мыслями, он даже не рассердился на бестактное любопытство. Дон Луис пристроился к Артуру и пошел рядом.

“О, дон Фердинанд Моралес высоко ценим Его Королевским Величеством! Заслуги Моралеса столь велики, что он по праву стал фаворитом короля, не так ли, сеньор Стенли?”

“Монархи не жалуют благоволение незаслуженно!” – резко ответил Артур, и перемена его тона не ускользнула от дона Луиса и порадовала его.

“Дон Моралес – всеобщий любимец, отмечен многими талантами. Он обращает в золото все, к чему прикоснется. Он сказочно богат. А главное его достояние – это прекрасная жена-красавица. Скажите, сеньор Стенли, вам доводилось видеть существо более совершенное, чем донна Мари?”

С удовлетворением отметив, как по лицу Стенли пробежала тень, дон Луис продолжал красноречивый панегирик в адрес Мари. Потом он вдохновенно заговорил о взаимной любви меж супругами, о гармонии и прочности их брака, о прекрасном союзе родственных сердец. Дон Луис упивался болью, причиняемой собеседнику. Стенли слушал молча, подавляя бурю чувств. Наконец, попутчик его откланялся.

Дон Луис торжествовал. Он смиренно опустил глаза, чтобы случайный прохожий не заметил в них блеск бешеной радости. Зрелище чужого страдания необходимо для счастья. “Эти люди взобрались на вершину башни счастья, а теперь они скатились вниз! Я поусердствую, дабы сделать их падение ужасным, насколько возможно. Я долго ждал, теперь настало время действовать!”– думал дон Луис Гарсиа. Завернувшись поплотнее в плащ, он обогнул огромный сад Моралеса и вошел в боковую калитку.

Артуру нелегко досталось сохранение внешнего спокойствия, пока коварный знакомец лил ему в уши яд сладких речей. Приняв посланника, Моралес заметил, что в сердце юноши бушуют страсти, и тревога, а то и горе, разъедают больную душу. Возможно, взволнованный Стенли не был безукоризненно почтителен с Моралесом. Но тот, видя скорбное смятение духа, оставался великодушен и приятной речью старался облегчить груз тайной тоски.