Кедровая долина

Моралес двинулся в направлении, указанном Мануэлой. Он шел по тенистым аллеям, обнесенным апельсиновыми и лимонными деревьями. Сладкий аромат кружил голову. Вот поворот к фонтану, за ним беседка. Моралес вспомнил, как он любовно выкапывал саженцы в Кедровой долине, чтобы соорудить стены и кровлю для этой легкой постройки. Вспомнил, как называл беседку “нашим домом”, когда сиживал в ней с Мари.

Моралес подошел ближе. Беседка не пустовала. Он различил голос Мари. Его слуха достиг другой, мужской голос. Кольнула боль ревности. Дон Луис был прав. Мари не одна. Она отослала служанку. Моралес должен был идти вперед, взглянуть беде в глаза. Но не бесконечно мужество, и твердость духа не беспредельна. Он опустился на скамейку поблизости. Глаза не видели, но уши не могли не слушать. Кинжалы слов вонзались в сердце. Никогда он не испытывал подобной муки.

“Неслыханное превращение! И ты не назовешь его причину, хоть пустейшую, не снизойдешь до оправдания измены? – прозвенели в тихом воздухе слова Артура Стенли, – я знаю, сила и богатство неудержимо манят женщин, но не думал, что такова и ты! Так быстро справиться с любовью, одолеть препятствия, по твоим словам неодолимые, и выйти замуж за другого! Как много можно успеть за короткие полгода!” – с горьким смехом произнес Стенли.

“Срок огромный для терзающейся души…” – пролепетала Мари.

“Для терзающейся души! Какая ложь! Явился фаворит монархов, народный идол, крез – и, шутя, покорил тебя! А я кто? Изгнанник, иностранец. Чем я богат? Мечом, честью, любовью. Такой верной, такой высокой любовью! – при этих словах голос Артура смягчился, но тут же вновь окреп, – но что для тебя любовь против тщеславия! Я, глупец, поверил в небылицу! Ты не любила никогда, но вызвала мою любовь, чтоб насладиться своею силой. Ты стала женой Моралеса, оставив мне обломки счастья… И все же я люблю тебя… О, видит Бог, как глубоко!”

“Артур, – бескровные губы Мари дрожали, она едва произносила слова, – я принесла тебе горе… Но не кори меня напрасной виной. Без сердца, лишь умом холодным рассуди и вспомни все. Разве радовалось я силе своей, о которой и не подозревала до того, как поняла, что ты полюбил меня? Разве не говорила я тебе, что любовь нашу мы должны забыть, что судьба повелевает нам расстаться, что никогда не буду я твоей? Злополучной красотой и неуместной любовью я принесла страдания обоим. Ни в чем, слышишь, ни в чем я не обманула тебя… Клянусь… Прошу, не добавляй мне грехов несовершенных!”

“Пусть так! Но если история твоя правдива, то почему ты стала женой Моралеса, запрещенного тебе так же, как и я? Чему могу я верить? Ты клянешься ложно! Ты не любила, коль ухитрилась столь быстро перевернуть свой мир!”

“Довольно, сеньор Стенли! – на сей раз твердо произнесла Мари, – я готова остаться клятвопреступницей в твоих глазах, но взамен уничтожь в душе память обо мне, о недостойной! Покрывало тайны, окутывающей меня сейчас, еще плотнее, чем прежде, и я не скажу ни слова более, чтоб обелить себя в твоих глазах. Обрати любовь ко мне в презрение и покинь меня!”

“Нет, не отсылай меня с опустошенным сердцем, – горячо воскликнул Артур и бросился к ее ногам, – скажи, что не по свое воле, но по принуждению чуждой внешней силы ты стала женой гордого испанца. Скажи, что не полюбила его, а меня, как прежде любишь, и я смирю свой дух и тебя благословлю!”

“Чего ты требуешь, сеньор? Долг жены, благодарность супругу и почитание его – святыни для меня! Услышишь то, что просишь, и стану презираема тобою. Встань с колен, Артур! Твое уничиженье предо мной равно чуждо и тебе и мне. Оставь меня. Эта встреча наедине – последняя!”

Артур Стенли почувствовал в решительных словах Мари звучание благородства правды, хоть и не открытой до конца. Упреки пролетели мимо цели.

У Стенли кончились слова. Он поднялся, чтоб уйти. Вдруг страшное проклятие сорвалось с его уст. Мари подняла голову и увидела мужа.

Твердой речью своей Мари укрепила собственное сердце, но сокрушила дух Артура. К отчаянию его прибавился гнев. Он увидел Моралеса, и безумие ярости овладело им.

“Тиран и трус! – вскричал одержимый дикой страстью Стенли и выхватил из ножен меч, – как смеешь ты шпионить? Ты ограбил меня! Ее любовь принадлежала только мне! Гнусным обманом и грубой силой ты взял сокровище, цену которого тебе не дано понять! Ты уклоняешься от поединка? Обнажай меч, или я ославлю тебя трусом на весь мир!”

Испуганная Мари бросилась между ними. Она бы упала, не поддержи ее Моралес левой рукой. Его единственной защитой от клинка Артура была безоружная правая рука, которой он заслонил грудь и голову.

“Убери меч! – решительно воскликнул Моралес, глядя на противника скорее с жалостью, чем с ненавистью, – я не буду драться с тобой. Говори обо мне, что хочешь. Я не боюсь ни языка твоего, ни меча твоего, ни тебя самого! Очнешься от безумия – и раскаешься в безрассудстве! Себя простить тебе труднее будет, чем мне простить тебя! Иди!”