— Здесь, у вас он может быть известен как кабатчик Гонта из недавно открытого кабака. У него должно быть исковое требование на взыскание с должника задолженности. Мне оно необходимо для отчётности.
— Кабак в крепости закрыт, как рассадник мятежа и смутьянства. Кабатчик, как вы его назвали, Гонта, повешен за организацию беспорядков в военной крепости во время ведения боевых действий, за спаивание и попытку отравления гарнизона. Висит прямо у вас перед носом. И если вы потрудитесь немного задрать голову и повернуть шею чуть в сторону, то вы его увидите. Исковое требование на взыскание задолженности лежит у коменданта в кабинете, в отдельной папочке. В случае появления должников в крепости он его им обязательно вручит в точном соответствии с положением о клановой военной комендатуре.
— Всё! — жёстким, холодным голосом обрубил он. — Можешь проваливать.
Подняв на полусотника холодный, какой-то мёртвый взгляд, он негромко проговорил.
— Это всё, полусотник. На все вопросы вы получили ответ, и теперь вам здесь больше делать нечего. Немедленно покиньте крепость.
Слова его, в оглушающей тишине, установившейся на площади, были отчётливо слышны в самых отдалённых уголках.
Замершему соляным столбом полусотнику, как на удава, глядящему на только сейчас им замеченный труп кабатчика, висящий в тени дома, на высунутом из окна второго этажа полуобгорелом брусе, именно в этот момент стало окончательно ясно, что ему действительно здесь больше делать нечего.
Ни слова не сказав, полусотник молча, развернул лошадь, и слегка пришпорив её, во главе своей полусотни галопом вылетел из распахнутых настежь ворот крепости.
— Будут проблемы, — тихий голос коменданта из-за спины Сидора, вывел его из задумчиво созерцательного состояния, с каким тот глядел в спину спешно покидавшим крепость всадникам. — Эта тварь злопамятная и так дело не оставит.
— У меня тоже память хорошая, — не оборачиваясь, недобро усмехнулся Сидор. — И я тоже так это дело не оставлю. А будут проблемы, будем решать.
Теперь же, пошли заниматься делами. Здесь уже делать нечего, представление окончено.
Резким, решительный движением, Сидор поднялся со своего места, и уже ничем не напоминая равнодушную ко всему развалину, сидящую обвиснув в кресле, быстрым, деловым шагом двинулся в сторону рабочего кабинета коменданта.
С его уходом обстановка на площади резко изменилась. Грозные броневики, держащие под прицелом небольшую толпу народа, мрачно наблюдающую за экзекуцией, сразу же развернули тройки и, не обращая никакого внимания на провожающих их удивлённо настороженными взглядами людей, двинулись в сторону конюшен, где было их постоянное место.
Оставшиеся на площади в одиночестве виновные во вчерашних безобразиях, остались в растерянности, не зная, что им остаётся делать.
Однако вышедший из комендатуры через несколько минут комендант холодным резким голосом посоветовал не останавливаться в продолжение собственной экзекуции, поскольку наказания им никто не отменял, и отменять не собирается. И кто виноват, должен быть наказан.
Дальше уже вокруг возобновилась суета, обычная для деловой жизни какой-нибудь небольшой тихой крепостицы в каком-нибудь медвежьем углу.
До того сбитая в грозную кучу толпа вооружённых хуторян, не видя перед собой врага и не знающая теперь что и делать, постепенно медленно рассосалась. Скоро на площади осталась лишь небольшая группка унылых мужиков, мрачно стоящая у позорного столба, который они сами только что, этим утром и вкопали, и присматривающая за ними дежурная пятёрка егерей, проводящая физические упражнения по соседству.
Говоря, что будут проблемы, будем и решать, Сидор ничуть не лукавил. Отдавая приказ о казни кабатчика, он совсем не обольщался, что за этим немедленно последует. Фактически он решительно продемонстрировал городским властям, что больше не позволит безцеремонно вмешиваться в дела компании и безнаказанно их грабить, чего бы им это ни стоило. И проявленная им жестокость и быстрота расправы над ставленником города, должны были убедить всех в серьёзности его намерений.
Так ли это на самом деле или нет, он надеялся, что городская Старшина не заставит его ещё более жёстко доказывать и переводить конфликт уже в военную фазу. Пролитая кровь — не та субстанция, что легко льётся и быстро забывается.
И хотя крепостной гарнизон совершенно не разделял миролюбивых шагов Сидора навстречу властям и готов был драться до смерти, лишь бы отстоять свою независимость и нежелание, чтобы в их жизнь кто-то беспардонно вмешивался, сам Сидор совершенно не горел желанием воевать с городскими властями. Не те весовые категории были.