Кэйтлин и Купидон

– Встречаешься с кем-нибудь? – спрашиваю я, не отрывая глаз от терки.

– Пффф! – фыркает она, легонько толкая меня в бок. – Ты же знаешь ответ на этот вопрос, и, – она прикрывает мне рот, – нет, тебе не нужно никого для меня искать.

Телевизор шипит фоном для нашей беседы. Я пробую другую тактику.

– Я могу купить тебе новый телик, хочешь?

– А зачем он мне сдался? – парирует мама, будто не она только что велела мне сидеть тише во время передачи, так как не может ничего разобрать на экране.

– Потому что этот явно на последнем издыхании!

Мама стойко придерживалась политики «чини и пользуйся» всю жизнь. Она даже штопала колготки, когда я была помладше. Мои игрушки всегда были подержанными: волосы Барби перекрашены кем-то другим, кукольное лицо чумазое от долгого использования. Тогда в этом имелся смысл, так как мы не могли себе многого позволить, но теперь у меня есть деньги, а она не разрешает тратить их на нее.

– А когда этот крякнет, я просто принесу другой. Джейн из аптеки предлагала мне свой старый.

– Какой смысл менять его на старый, если я могу привезти тебе совершенно новый?

– Потому что нет никакой разницы, новый он будет или нет, – не сдается мама. – Честное слово, ты такая же, как все соседки с их модными шестидесятидюймовыми телевизорами и сумочками от Майкла Корса. Никак не возьму в толк, зачем все на нашей улице притворяются, что они не бедные. Мы тут все без пенни в кармане.

Эту тираду я уже слышала сотни раз раньше, и в любой другой день просто закатила бы глаза и сказала: «Да, мама». И пошла отбрасывать макароны. Но сегодня я раздражена. Мое тело зудит, как будто покрыто чем-то липким и противным, и я не могу контролировать ни это, ни свои чувства. Я просто хочу кричать. Однако вместо этого цепляюсь к ее словам:

– Может, потому что они хотят добиться лучшего в жизни? Иметь хорошие вещи.

– Владеть кучей барахла еще не значит быть счастливым.

И эта песня мне знакома. Я слышала ее на протяжении всего детства – когда получала поддельные трико «Адидас» с двумя полосками вместо трех, когда принесла свою единственную куклу в дом подруги, а та сказала, что это дерьмо, потому что моя Барби не от официального производителя. Когда наши соседи покупали все в кредит, мама кривила нос. «Это просто выпендреж», – ворчала она, наблюдая из окна, как Люси, живущей по соседству, доставили гарнитур кожаной мягкой мебели из трех предметов. То же самое мама ворчит и сейчас:

– Показуха, вот что это. Если что-то хорошо выглядит снаружи, оно все равно может быть полной дрянью по сути.

Она имеет в виду меня, думаю я, представляя свой офис – как он тщательно обихожен, как все там соответствует картинке, виденной мною на чьей-то странице в «Инстаграме». И как в большинство дней по утрам он выглядит таким идеальным, что мне охота кричать.

Я нащупываю свой маленький секрет на затылке. Тот небольшой клубок спутанных волос возле шеи. Он растет и становится все более неуправляемым с каждым днем.

– Мам, – говорю я мягким и тихим голосом. – А ты можешь расчесать мне волосы?

– Конечно, милая. – Мама тянется под диван и вытаскивает оттуда корзинку с жесткой пластмассовой щеткой и каким-то бальзамом-кондиционером, не требующим смывания. Я устраиваюсь между ее колен, и она разглаживает мои волосы ладонью, покрывая их пахнущим кокосом составом.

– Ох, – говорит она, нащупав колтун. – Так плохо не было давным-давно, верно?

Когда мне было шесть лет, отец пригласил меня провести с ним выходные. Я была так взволнована, что запаковала всю свою лучшую одежду в блестящий розовый рюкзак с «Моими маленькими пони» и расчесывала волосы по сто раз каждый вечер всю неделю до отъезда. Я помню, как спросила маму прямо перед тем, как он пришел забрать меня: «Я ему понравлюсь?» Я задавала подобные вопросы каждый раз, когда выходила из дома – перед школой или вечеринкой по случаю чьего-либо дня рождения, – и мама всегда говорила одно и то же: «Кому же ты можешь не понравиться, моя уточка?» Но когда она так сказала и в этот раз – она не улыбнулась и не взъерошила мои волосы, а просто развернулась, ушла в гостиную и уселась там, предоставив мне самой открывать дверь.

В те выходные я впервые встретилась со сводной сестрой Луизой, всего на год младше меня. А также познакомилась со сводным братом Джозефом – новорожденным, с пухлыми ручками и ножками, который мне улыбнулся. Я хотела «побибикать» в его нос или дать ему подержаться за мой палец, но я помню это чувство – очень сильное, – что не могу. Что он «не мой» – не для того, чтобы трогать его или играть с ним. В присутствии Луизы я загнала поглубже свое желание броситься на землю, стуча кулаками, а вместо этого просто тихо с ней играла. Когда же вернулась домой, то отказывалась расчесывать волосы целых два месяца. Так что в конце концов маме пришлось вырезать ножницами колтун размером с мяч для гольфа.

Мы не так уж часто разговариваем об отце.

– Мам.

– Да?

– Ты думаешь, то, что произошло у вас с папой, все еще на тебя влияет?

Она хихикает, нервно и хрипло: