Кельты анфас и в профиль

Сбор информации шел медленно, исследование проводилось в несколько этапов. Данные, наконец-то собранные, были обработаны ученым-энциклопедистом Петром Симоном Палласом, немцем, с 1761 года проживавшим в России, где он позднее стал членом Санкт-Петербургской академии наук. Это был человек весьма разносторонних интересов, путешественник, опубликовавший книгу о своих научных странствиях: «Путешествие по различным провинциям Российского государства». Кроме этого, он написал много ценных трудов по ботанике, зоологии и этнографии. Кому как не ему было заняться сведением воедино всех списков! Беда лишь в том, что, по нашим современным понятиям, для такой работы нужна определенная специальная филологическая подготовка, которой в конце XVIII века не было ни у кого: такой области науки, как языкознание, попросту не существовало. И Паллас действовал как умел.

Однако по истечении немалого времени дело было сделано, словарь был опубликован. Издавался он дважды.

Между 1768 и 1787 годами Паллас опубликовал некоторые предварительные данные, позже вошедшие в состав словаря, а в 1787 и 1789 годах вышли в свет два тома словаря. Латинское название словаря было «Vocabularia linguarum totius orbis» («Словарь языков всего мира»), русское — «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы».

Первое издание включало список из 185 слов из почти двухсот языков и диалектов Европы и Азии, а также островов «полуденного» океана (всего 142 азиатских языка, 51 европейский язык и 50 языков народов Севера). В 1790–1791 годах в Петербурге вышло второе, дополненное и исправленное издание в четырех томах под названием «Сравнительный словарь всех языков и наречий, по азбучному порядку расположенный», где содержалась информация уже по 272 языкам и диалектам, в число которых вошло 30 языков Африки и 23 языка Америки.

Всего во втором издании словаря 273 русских слова, которые переведены на «все языки», причем перевод на каждый иностранный язык весьма условен — иноязычные слова записаны русскими буквами, весьма приблизительно отображающими реальное произношение слова. Что ж делать, система фонетической транскрипции еще не была создана. Вообще-то сбор данных проводился поспешно и чаще всего неспециалистами, поэтому в словаре было допущено много ошибок и искажений в передаче звучания слов.

Считается, что список слов для перевода составила сама императрица. Она же пеклась о том, чтобы работа была выполнена в полном объеме и тщательно.

А теперь вернемся к письму барона де Бретей. Как видим, ему поручили перевести список слов для «Словаря всех языков» на бретонский язык, который тогда принято было называть «нижнебретонским наречием».

Но почему в России возник интерес к этому языку? И вообще, каким образом в Петербурге узнали о его существовании? В XVIII столетии на бретонском говорили лишь в деревнях и городках Нижней Бретани. Вряд ли к этому времени он был настолько популярен, что о нем знали за рубежом.

Мне лично доводилось слышать романтическую версию: будто одним из многочисленных фаворитов Екатерины Великой был красавец-военный родом из Нижней Бретани. И будто в минуту откровенности он поведал ей о своей малой родине и научил ее нескольким бретонским словам. Но это не более чем красивая легенда, которая тешит самолюбие современных бретонцев: мол, вот какие мы обаятельные и привлекательные, сама русская царица не смогла перед нашим братом устоять!

На самом деле доля истины в этой легенде все же есть. Одного бретонца при дворе Екатерины отыскать удалось.

Отцом этого человека был любопытный персонаж, действительно бретонец, известный под именем Виллебуа. Его подлинное имя — Франсуа-Гиемон де ля Виллебио. Он был уроженцем полуострова Геранда, где до начала XX века бретонский язык был в употреблении, что для нас немаловажно. Виллебуа состоял на военной службе при Петре I и был, судя по его собственным мемуарам, большим авантюристом. Виллебуа умер в 1760 году, оставив в России потомство. Известно, что у него был сын, фельдмаршал Александр де Виллебуа. Возможно, от него-то и стало известно о существовании «нижнебретонского наречия». Вряд ли Александр сам знал бретонский язык, но, вполне вероятно, слышал о нем от отца. Возможно, от него при дворе просвещенной императрицы узнали о существовании этого языка. Хотя кто за это может поручиться? Одно лишь ясно: Екатерина захотела в числе «всех» языков видеть и бретонский.

Нужно признать, что составить бретонский перевод французских слов оказалось не таким уж простым делом. Единого литературного бретонского языка в те времена не существовало, а четыре бретонских диалекта настолько различались между собой, что их носители не всегда друг друга понимали. Все, кто умел писать по-бретонски, изображали слова на бумаге на свой манер.

Перед бароном де Бретей стояла задача не из легких — найти «правильного» бретонца, который сделал бы «правильный» перевод. Завязалась долгая многоступенчатая переписка.